Словом, инспектор остался доволен увиденным и без колебаний подписал акт.

— Собираетесь проводить детский праздник? Извольте, возражений с нашей стороны нет…

Ну правильно, надо было наорать, пригрозить страшным гневом Рената Алиева, чтобы они все сделали именно так, как им приказано… Интересно, конечно, а как же Ренат осуществляет свои контакты с ними? С этими ублюдками, которые не расселены по лагерным зонам исключительно благодаря убожеству самой милиции? И на кого он и его соратники — исламские экстремисты — здесь, в России, рассчитывают? На новых Грозовых? А разве у них много таких, как он? Да и откуда?… Это ведь великое искусство — властвовать не над телами (тела что? — тлен), а над душами людей! Делать их не под страхом пытки и смерти, а лишь по собственной своей прихоти, обожающими тебя смертницами! А? Каково? «Идущие на смерть приветствуют тебя!» Да, такое право дается только избранным. Так вот, он — избранный! А она — его покорная, прекрасная гладиаторша, ждет, когда ты направишь жестом римлянина в Колизее — отогнутым от кулака и устремленным вертикально вниз большим пальцем — на смерть! А для нее это будет сладкая смерть, желанная и всесильная…

Однако пора ее будить. Последний сеанс гипноза, последняя тренировка с поясом шахида и… в вечный путь. А свой последний стакан сока она выпьет, перед тем как выйти из машины. Чтобы у нее окончательно прояснилась в голове ее главная цель. И исчезли даже зачатки страха…

Он вспомнил, как хороша была в этом смысле Майя! И если б не случайно оказавшиеся рядом с ней профессионалы — этого никто не мог и в дурном сне предусмотреть! — то акция была бы действительно громкой. Ну ничего, сегодня промаха уже не будет… А эти, что без конца путаются у него под ногами, они свое получат, обязательно получат, и тоже сегодня! Наступило время великой мести!

Грозов взглянул на себя в зеркальце, которое висело над умывальником в ванной, поиграл ноздрями, подобно породистому жеребцу, и остался доволен своим властным взглядом и вообще внешним обликом. Пожалуй, блондином он себе нравился больше… Таким и увидит его Аня в последний раз. А седеющая бородка, в дополнение к усам, ему пригодится чуть позже. Обязательно пригодится, ибо тем клубом при музыкальной школе дело сегодня не закончится…

Он вернулся в комнату, выпил глоток своей чудодейственной настойки, постоял, ожидая, когда наступит полное просветление, подошел к спящей обнаженной Ане и надел ей на голову наушники. Постепенно усиливая звук тамтамов, он начал совершать раскинутыми в стороны руками с растопыренными, подобно когтям хищной птицы, пальцами круговые пассы над ней. Сейчас она очнется, и он даст этой замечательной девушке последние наставления перед ее прыжком в вечность…

Дима обожал азартную игру. Это была его вторая жизнь. Хотя, как посмотреть, вполне возможно, что и первая, потому что игре он отдавал себя всего, а работе — постольку, поскольку требовались постоянно возобновляемые средства для утоления его страсти.

Он и не считал свою неутолимую страсть какой-то странностью характера. А что, он знал за прожитые годы немало людей, причем вполне деятельных, серьезных, успешных до определенной степени, которые не мыслили своего существования без подобных, ну, скажем так, привычек. Был у него один знакомый, который чувствовал себя по утрам на рабочем месте совершенно разбитым, если не мог ночью переспать с какой-нибудь новой женщиной, даже и неважно с какой — лишь бы не с больной и не с уродкой. Другой не мог заснуть без рюмки, хотя вовсе и не был алкоголиком, просто рюмка его успокаивала, снимала дневной стресс — так он уверял, во всяком случае. Третий был, так же как и сам Дима, помешан на азартных играх. Проигрывал огромные деньги, влезал в сумасшедшие долги, но продолжал играть, в конце концов, однажды крупно выигрывая, расплачивался с кредиторами, чтобы снова залезть в хомут вечного должника. Но то были все-таки другие обстоятельства и иные времена: никто никого не ставил на «счетчик», не одалживал под проценты, не отстреливал несостоятельных должников, не заставлял продавать квартиры, машины и так далее. Впрочем, и собственные машины были далеко не у всех.

Теперь другое дело. Новое время ожесточило условия существования, но страсти-то остались прежними и даже получили более широкое развитие. С пороков сняли моральные запреты, объявив их всего-навсего частными проявлениями свободы личности, ранее всячески унижаемой и угнетаемой тоталитарным обществом. А игорные дома, казино и «однорукие бандиты» стали символом «возрождающейся России», без которых «свободный россиянин», оказывается, вообще не может существовать. Без родильных домов — может, а вот без казино — нет!

И, наверное, в общем, это правильно, думал Дима, каждое новое поколение должно строить жизнь по себе, а не по предкам или потомкам. Надоели уже эти династии, вечные, однообразные интересы и усредненные возможности. Каждый — сам за себя. А за всех пусть будет Бог, если он есть…

Шелест купюр, которыми были набиты его карманы, не то чтобы усыплял его совесть, но как бы поднимал его выше этого весьма условного и, по крупному счету, аморфного понятия. Что это такое, в сущности? Внутренний запрет совершать те или иные поступки, вот и все. Причем именно те, которые «не нравятся», по разным причинам, большинству населения. А почему свободная личность обязана подчиняться большинству? Как раз в таких случаях надо иметь в виду в первую очередь меньшинство, ибо диктует условия именно оно! А большинство обязано подчиняться. Так было и при капитализме, и при социализме, так было и будет всегда. То, что позволено Юпитеру, не положено быку! Задолго до нас сказано!

И поэтому радующие слух и осязание, вместе со зрением и обонянием, купюры представлялись Диме ключом в тот мир, о котором он постоянно мечтал всю сознательную жизнь. А то, что добыты они, мягко говоря, не самым законным путем, так можно без всякого преувеличения заметить, что никто, ни один обладатель крупного состояния на сегодняшний день также не может похвастаться своим «честно заработанным богатством». Значит, и говорить не о чем.

И уж совсем не беспокоили Дмитрия Колокатова возможные неисчислимые жертвы того террористического акта, который готовил господин, просивший называть его просто Юрием Николаевичем. Дима не любил детей, не скрывал этого, и ему было все равно, какие будут трупы — детей или засорявших благополучный мир бомжей. Идет борьба за выживание — не только людей, но и их конкретных интересов. И последнее — важнее всего. Кто победит, тому и продолжать человеческий род. Себя Дима в любом случае видел на стороне победителей, готовых к продолжению, но не теперь, не сразу. Сейчас над ним довлела страсть…

Если бы те, кто искал Колокатова, на одну минуту смогли проникнуть в его мысли, они бы несказанно удивились! Они бы попросту изумились! Дима не собирался никуда бежать и не думал ни от кого прятаться. Ему выпал сегодня долгожданный шанс поставить на удачу, а может быть, даже и на судьбу, и он только этим и занимался. Искренне, честно… И не видел для себя препятствий, потому что был уверен, что вся предварительная работа им проделана в высшей степени грамотно — ни подозрений, ни погони. А если у кого-то вдруг появятся какие-либо сомнения, то на этот случай всегда при нем удостоверение помощника первого заместителя генерального прокурора России! И он не обязан никому давать объяснений по поводу своих действий. Кроме… Ну да, кроме того, кого это совершенно не интересует.