Скобелев принялся инструктировать Петрусевича: какие припасы грузить на верблюдов в первую очередь, когда и каким путем следовать в Ахал. Начальник тыла стал уточнять детали, затем заспорил, и так просидели они за столом до полуночи…

Через несколько дней вернулся с Атрекской военной линии Караш. Доложил: все грузы с промежуточных опорных пунктов переведены в Вами. Отряды туркменской милиции, собранные из иомудов, гоклен и кизыл-арватцев, держат в поле зрения все Дороги в Ахал. Создан небольшой отряд милиционеров в Нохуре. Лишь святой ишан Кошлу-кази со своими людьми прячется на Гургене, но у Караша с ним будет разговор особый.

И от Гродекова, из Хорасана, гонец явился с письмом. Начальник штаба сообщал, что в Мешхеде он закупил сто тысяч пудов муки и фуража, все это расположил в селении Янги-Кала, в семидесяти верстах от Геок-Тепе. Просил для транспортировки продовольствия охрану казаков. В письме же приписывал: курдский ильхани Шуджа-од-Доуле приведет свои отряды и по первому слову „белого генерала“ бросит их на текинцев…

Скобелев заспешил. Каждый новый день пожирал сотни пудов муки и фуража, а продовольствия было завезено на три месяца. Он не стал дожидаться отряда туркестанских стрелков полковника Куропаткина. Поручив командование войсками, сосредоточенными в Вами, коменданту, Скобелев выступил с колонной князя Эристова. Шеститысячный отряд, составленный из всех родов войск, запылил вдоль подножия Копетдага, вытаптывая поля и мелеки [23] дехкан. На пути лежали брошенные глиняные крепостцы, развалины мазанок, поломанные мельницы на речушках. Не было вокруг ни души, словно все вымерло.

XI

Текинские всадники дали о себе знать, когда передовые части царского войска приблизились к ручью Секиз-яб. Завязалась перестрелка. Джигиты Тыкмы-сердара, опять подразнивая казаков, зазывали их поближе к своей крепости. И когда казаки и артиллеристы выдвинулись вперед, то увидели: стены крепости Денгли-Тепе черны от людей, стоявших на них. Скобелев отдал приказ: открыть навесной огонь из мортир. Несколько сотен казаков, выдвинувшись вперед артиллерии, защищали пушки от возможного нападения конников теке. Опасения были не Напрасны. Уже на втором часу завязавшегося боя джигиты стали заходить с флангов, создавая угрозу отсечь батареи от основных сил. Скобелев находился в нескольких верстах от поля боя, при гелиографе, корректировал наступление. Но вот ему с горы просигналили: „Текинцы обходят с флангов“, и командующий распорядился отвести войска в Самурское укрепление — так он назвал одну из близлежащих крепостей.

Ночью Скобелев закрылся в глинобитной комнатушке, где ему поставили раскладную кровать, стол и застелили полы кошмами. В углу на гвозде висела, чадя жирной копотью, лампадка. Он долго не ложился. Расстелив на столе карту Геок-Тепе, напряженно думал: „Как раскусить этот крепкий орешек?“ Селение, состоящее из маленьких крепостей, убогих и невзрачных на вид, в минуту опасности вдруг превращалось в неприступную твердыню. Так было летом, когда он, проводя рекогносцировку, едва не поплатился отрядом, с этого началось и сейчас. Из каждой крепостцы гремели ружья, отовсюду появлялись джигиты. „Положим, что через неделю артиллерия сровняет с землей эти глинобитные мазанки, — размышлял он. — Но как подступиться и взять основную крепость?“ Четырьмя высокими неприступными стенами возвышалась она в северной стороне селения. Двадцать тысяч кибиток. Более пятидесяти тысяч текинцев заперлись в ней, чтобы дать отпор, а затем сокрушить царский экспедиционный отряд. Скобелев вздыхал, надувал щеки, ища наиболее верное решение, но останавливался на уже принятом плане: окружить крепость с трех сторон и непременно оставить неприкосновенным северный фас крепости. Надо выгнать текинцев из крепости через северные ворота в пески — тогда участь их будет решена…

Весь командный состав находился на передовой позиции во главе батальонов, рот и батарей. Скобелев с адъютантом и конной охраной постоянно появлялся то на ручье Секиз-яб, то у гелиографистов на холме, сообщаясь „зеркалами“ с тылом отряда, где хранились боеприпасы и располагался полевой лазарет. Оттуда, на третий день наступления, приехал на командный пункт начальник тыла Петрусевич.

— Крутитесь здесь под ногами, а пользы от вас нет никакой! — обозлился Скобелев.

— Господин командующий, но я…

— Что „я!“ — еще больше рассердился Скобелев. — Вы — тыловик, никогда по-настоящему не нюхавший пороха! Зашибет невзначай.

Господин генерал-адъютант, но я же по делу!

— Прочь, прочь подальше, Петрусевич, — не слишком строго, но унижающе поторопил командующий. — Лучше бы взяли сотню казаков-лабинцев: командира у них ранило. Со стороны кладбища самое слабое место у неприятеля.

— Если прикажете, я готов, — с обидой отозвался Петрусевич.

— Возьмите сотню лабинцев и отряд дагестанцев. Там надежные вояки, — подсказал Скобелев и занялся переговорами по гелиографу.

Вновь началось наступление. Конные казаки и пехота двинулись вперед одновременно. Петрусевич с оголенной саблей не очень уверенно выехал перед строем и повел за собой конников. Вот его отряд устремился к северо-восточному фасу крепости. Раза два копь у генерала вздыбился: седок плохо справлялся со скакуном.

— Словно на бешеной корове скачет, — сказал Скобелев, глядя в подзорную трубу. — Вот уж поистине тыловик. Слова ему не скажи, сразу в реестры впишет, а тут свечки на кляче выбрасывает.

— Зачем послали его в бой? — удивленно спросил стоявший рядом князь Эристов.

— Ладно, полковник, пусть учится. Глядишь, и медальку заслужит. А то вернутся люди в Россию с орденами да медалями, а у Петрусевича ни одной бляшки на груди.

События между тем разворачивались стремительно. Конница Петрусевича, приблизившись к северо-восточному фасу крепости, заняла позицию на кладбище. Сам генерал с несколькими казаками въехал во двор мазара и начал оттуда стрельбу. Но это была непростительная ошибка тылового генерала. Увидев со стен и из бойниц, что царские казаки топчут туркменские могилы, защитники крепости пришли в негодование. Джигиты Тыкмы-сердара, стоявшие в засаде, обошли крепость с восточной стороны и вступили в бой с казаками. Бой завязался прямо на кладбище. Часть джигитов ворвалась во двор мазара, где был Петрусевич. Увидев близкую опасность, он схватился за пистолет, но тут же был зарублен саблей. Текинцы схватили убитого и помчались прочь, однако у самых ворот казакам удалось отбить труп генерала. Затем он вновь оказался у джигитов, и вновь его выхватили казаки. Гелиографисты с холма сообщали Скобелеву: „С Петрусевичем — беда!“ Командующий бросил на помощь резервную сотню, состоящую из осетин, но поздно.

Наступление вновь захлебнулось. Замолчали пушки, возвратились на исходные позиции конница и пехота. Лабинцы привезли изуродованный труп Петрусевича, положили на расстеленную простыню в скобелевской крепостце. Съехались медики: Шаховской, Милютина, еще человек десять врачей и сестер милосердия.

Скобелев стоял, склонив голову, и мял в руках фуражку. Князь Шаховской, впервые за свои двадцать восемь лет увидевший так близко смерть, никак не мог побороть в себе страх. Графиня первой опустилась