— Дед-зэк, значит, для ребенка лучше? Ты хоть думай, что говоришь! Если уж ты такой гуманист, давай вытащим его на дорогу — может, подберет кто-нибудь или в больницу позвонит.

Владимир Васильевич замер в нерешительности. Нина Петровна уселась в машину и закричала оттуда злым несчастным голосом:

— Владик! Немедленно ко мне!

— А дядя? — спросил Владик.

Он послушно побрел на знакомый, ничего хорошего не сулящий зов, но все время оглядывался на человека в розовом, оставшегося лежать на траве.

— Дядя тут пока побудет, на свежем воздухе, — елейно ответила Нина Петровна и тише, но гораздо внушительнее обрушилась на мужа: — Чего ты застыл, как памятник? Быстрей веди сюда Владика, и поехали. Уже две машины мимо прошли. Хорошо, что с нами ребенок! Издали похоже, что мы просто сводили его в кусты по нужде. Но кончится тем, что какой-нибудь болван разглядит этого типа в розовых тапках, остановится — и тогда пиши пропало…

Владимир Васильевич Костерин, никогда еще никого не сбивавший на дорогах и не калечивший, пропадать не хотел. Но и бежать не смел!

— Не могу, Нина! — признался он. — Живой ведь человек, без сознания. Он даже не пидор, кажется.

— Тогда просто псих!

— Может быть. Но я не могу… Пощади, Нина!

Через несколько минут синяя «копейка» с визгом развернулась у калинового куста и направилась в сторону города. Странного человека в кювете больше не было. Даже розовые тапочки в виде кошачьих морд исчезли. Только трава осталась немного примятой.

Что значит почерк! Где почерк — там и человек. Живет он себе, ходит, дышит, пятнает рукой стаканы и дверные ручки, разговаривает, спит. Он радуется, что всех обвел вокруг пальца, затевает что-то новое — но всегда хоть в чем-то есть у него почерк. Стало быть, можно его найти.

Целых два дня проблуждав в поисках призрака с видеокассеты, Стас ничего нового не узнал. Никто не желал вспоминать человека в ветровке. Уж не привидение ли он в самом деле — без голоса, без лица. Проникает куда вздумается и исчезает бесследно. Правда, модель Маша Глухова, вроде бы видела его и даже припомнила, как он кивнул кому-то.

Но Маша глупа и обычно занята лишь собой. Сколько потом Стас ни всматривался в экран, сколько ни останавливал проклятый кадр и ни кроил то навек ушедшее мгновение на мельчайшие, неуловимые фазы, никакого кивка разглядеть не мог. Наваждение, да и только!

Стас стал сознавать, что ухватился за тень в капюшоне не от хорошей жизни. Просто ничего другого не было в его распоряжении. Так случается, он знал: подвернется какая-нибудь пустяковина и тащит тебя за собой, разрастается, ветвится, лезет на первые роли. Вот уже и версия, стройная, как у какого-нибудь Пифагора, вырисовывается, и всякие мелочи липнут к ней и вроде бы соответствуют. Но все это умозрения, химеры, игры разума. Как только выскочит из-за угла грубый осязаемый факт, вся эта нежить мигом рассыплется в прах.

Так вышло и теперь. После бесплодной возни с видеопризраком Стас вдруг получил подарок судьбы. Как раз то получил, что нужно, — нечто зримое, понятное и неопровержимое.

Правда, сама по себе новость была не из приятных. В лесу, что тянется вдоль Ушуйского тракта, каждый день бродили три бомжеватого вида старухи — искоренительницы нежных ландышей. Старухи торговали букетиками у вокзала и тут же, у таких же синелицых фурий, покупали жгучий самогон. Леса скудели красотой, старухи радостно спивались, но нынче утром вместо ландышей они обнаружили в лесу сгоревший автомобиль. «Нива-шевроле», как позже определили эксперты.

В салоне «Нивы» скрючился чей-то обуглившийся труп. Машину спалили, очевидно, накануне вечером: прошлым утром ландышницы рыскали в том же самом месте, но никаких «Нив» не видели. Автомобиль оказался с фальшивыми номерами, из давнего угона. Труп обгорел сильно, но не безнадежно — все-таки майские ночи слишком сыры. К тому же машину закатили в густой боярышник, и он, тоже изрядно опаленный, сберег для сыщиков в своей весенней зелени почерневшее мертвое тело.

Сохранились на теле кое-какие пуговки, пряжки, даже клочочки плоти, годившиеся для экспертизы. Зубы почти все были целы — чего еще желать для опознания! А главное, в груди покойника красовались три глубоких ранения. Они образовывали правильный треугольник, в вершине которого было проткнутое сердце.

— Труп на заводе металлоизделий! — в один голос вспомнили Стас со товарищи. — Почерк? Почерк! Типичная криминальная разборка. Чего-то какие-то ребята не поделили. Или кто-то кому-то не заплатил. Какие еще возможны варианты? Похищенные бизнесмены? Пропавшие таксисты? Да, такой труп — уже что-то. С этим можно работать!

Первым делом, конечно, проверили, не Карасевич ли сгорел в боярышнике. Нет, покойник из «Нивы» и ростом был много ниже пропавшего режиссера, и летами помоложе, и беззубее, и вообще совсем не похож.

Тогда кто он? Еще один браток-неудачник? Из местных вроде бы никто не пропадал, особо горячих конфликтов у них тоже не было — проверили по агентуре. Значит, какие-то приезжие орудуют?

Работа пошла нудная, но понятная и конкретная. Съемочную группу сериала Стас решил временно оставить в покое. Карасевич в розыске, а все прочее, что за ними просматривается — всякие там ребята в капюшонах, — это муть. Ощущения, домыслы, призраки, случайности — высокое искусство! То ли дело — обычная братва.

Сериал между тем потихоньку вновь начал склеиваться и оживать. Даже Леша Кайк засуетился. Он наконец достал своим художественным руководством сценарную группу, то есть и без того затурканную девицу-трудоголичку. Народному артисту Островскому надоело отдыхать. Он заскучал по французскому языку. А уж как извелся без работы Тошик!

Ввиду грядущего возобновления съемок он снова зашел в мастерскую Самоварова. Он все-таки хотел, чтобы самоваровские диковины в сериале засветились. И их хозяин заодно. Провал своей миссии Кайк описал настолько туманно, что никто не понял, чего же Самоварову надо.

— Как вы можете, Николай Алексеевич, отказываться от съемок? — удивлялся Тошик. — Это же классно! Вы только попробуйте — вас потом и за уши не оттащишь. Интересно ведь!

«Хороший неиспорченный мальчик, — одобрил его про себя Самоваров. — Не то что этот белобрысый сценарист. Про грядущую мою славу не говорит ни слова. И про деньги от торговли чайниками, которая очень оживится, возникни я на экране. Этому мальчишке и самому все интересно!»

— Я нетелегеничен, — сказал он Тошке вслух. — И суеты не люблю.

— Да вы не бойтесь! Телегеничность — понятие условное. Ник так вас снимет, что залюбуетесь. Лика на что образина — а Ник красотку из нее делает.

— Она больна ведь, ваша Лика? — спросил Самоваров.

Тошка покачал кудрявой головой:

— Ну да. Она в психушке. Сначала шок был, потом депрессия. Это понятно: Федя пропал, труп она нашла собственноручно. Тут даже мужик бы с копыт свалился! А Лика поначалу держалась. Дня три. Когда наш сериал тормознули, она даже в «Нашей даче» засветилась. Не видели по третьему каналу?