Он познакомился с ней случайно, гуляя вечером по туманному Лондону. Озябнув, он забрел в какой-то полупустой паб и подсел там к молодой англичанке, поджидавшей случайных мужчин…

После этого они не расставались, так как сострадание к судьбе этой женщины, оказавшейся на самом дне жизни, быстро переросло у Огарева в стойкую привязанность. Да, после всего, что он и сам пережил, он полюбил Мэри, не пожелав, как утверждает он сам в одном из писем, «завершить последний акт своей трагикомической жизни аристократической подлостью».

Вскоре Огарев подыскал отдельную квартиру, где и поселился вместе с Мэри Сезерлэнд и ее пятилетним сыном, предполагаемый отец которого исчез, нанявшись матросом на торговое судно. Потом в этом их доме бывали идеологи народничества М. А. Бакунин и П. Л. Лавров (Миртов), а также многие другие русские гости.

Вплоть до смерти Огарева Мэри вела хозяйство, ухаживала за ним, больным (он начал сильно пить, участились эпилептические припадки), была его и нянькой, и верной подругой.

Долгие годы именно она была его любовницей и сестрой милосердия. Именно эта бесхитростная женщина, а не экзальтированная сторонница свободной любви, какой была Наталья Алексеевна Тучкова, оберегала его, как ребенка, предугадывая время его припадков.

И именно ей он посвятил следующие строки:

Как благодарен я тебе

За мягкость ласки бесконечной.

За то, что с тихой простотой

Почтила ты слезой сердечной.

Твоей сочувственной слезой,

Мое страданье о народе,

Мою любовь к моей стране

И к человеческой свободе.

По всей видимости, эта простая добрая женщина и не задумывалась при этом о «трагикомичности своей жизни» и о каких-то там «аристократических подлостях». Она и слов-то таких не знала, зато вот десять простых христианских заповедей не были для нее чем-то, имеющим отношение к кому угодно, но к другому…

К Генри, сыну Мэри Сезерлэнд, Огарев относился по-отцовски, а еще у них воспитывался незаконный сын Саши Герцена — первый внук Герцена — по прозвищу Тутс.

Наталья Алексеевна Тучкова характеризует этого ребенка так:

«Маленький Тутс был хорошо одарен, но упрям и капризен до невероятности».

Мальчик этот был сыном Александра Александровича Герцена и Шарлотты Гетсон, которая в начале июня 1867 года покончила с собой, бросившись в воды Женевского озера.

Наталья Алексеевна Тучкова излагает эту историю следующим образом:

«Наташа взяла на воспитание старшего сына своего брата, его звали Тутс; это тот самый ребенок, о котором говорится иногда в письмах Герцена к Огареву и которого мать так трагически кончила свой недолгий век, бросившись в реку в том самом месте, где сливаются воды темно-синей Роны и белой Арвье. Это очень странное зрелище: эти реки долго текут рядом, сохраняя каждая свой цвет, и только позже сливаются совершенно. В Роне есть глубокие пещеры, туда прибило тело несчастной Шарлотты. Когда она приехала из Англии с маленьким Тутсом, ее поместили у Огарева в доме, но скоро Мэри стала ревновать ее к Огареву и к своему сыну Генри. Шарлотта любила Огарева, как отца; когда она услышала непонятные упреки от Огарева, она поняла, что ее очернила Мэри перед ним; она горько плакала в последний день, просила водки у Мэри, та дала, а вечером Шарлотта исчезла, это дало повод добродетельной Мэри распускать слух, что Шарлотта бросила ребенка на ее попечение и бежала с новым любовником, но Рона отомстила Мэри и оправдала несчастную жертву; через четыре года она выбросила из пещеры на поверхность вод тело Шарлотты, полиция вспомнила исчезновение молодой англичанки и пригласила Мэри посмотреть на свою жертву: на одной ноге была еще ботинка и в кармане связка ключей. Мэри признала ключи и останки покойницы. Неужели сердце ее не содрогнулось от недостойной клеветы?».

Как видим, в рассказе Натальи Алексеевны главной виновницей смерти Шарлотты Гетсон выставлена Мэри Сезерлэнд. Выглядит этот рассказ весьма тенденциозным. Несомненно, главной причиной этой трагической смерти стало охлаждение к Шарлотте со стороны Саши Герцена.

* * *

В 1869 году Огареву было пятьдесят шесть лет, а Герцену — пятьдесят семь. В ХIХ веке это считалось настоящей старостью.

По отзывам современников, тяжелая болезнь настолько подточила физические силы Огарева, что он выглядел «глубоким стариком». Тем не менее, дух Огарева был непоколебим.

Здоровье Герцена также было совершенно разрушено: обострился начавшийся очень давно диабет, а это давало мучительные урологические осложнения. Хотелось лишь одного — покоя и устроенности. Как же тяжелы были выпавшие на его долю лихорадочные скитания последних лет — Париж, Ницца, Цюрих, Флоренция, Женева, Брюссель…

«Герцен — разметавшийся ум — больное самолюбие, но ширина, ловкость и доброта, изящество — русские».

(Л. Н. Толстой о Герцене)

9 (21) января 1870 года Герцена не стало. Он был похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез, однако позже, согласно его не единожды повторенным при жизни пожеланиям, его прах был перевезен в Ниццу и погребен рядом с могилой детей и его «любимой Natalie № 1».

Его друг Огарев после смерти Герцена жил в нужде и одиночестве. Он умер 31 мая (12 июня) 1877 года в небольшом английском городке Гринвиче: у него прямо на улице случился очередной припадок, при падении он повредил себе позвоночник и умер через несколько дней, не приходя в сознание. Его похоронили на гринвичском протестантском кладбище, и лишь в 1966 году его останки были перевезены в Москву и похоронены на Новодевичьем кладбище.

Так не стало этих двух очень странных (в том числе и по современным весьма либеральным и раскрепощенным понятиям) и очень неординарных людей, принесших некогда друг другу клятву на Воробьевых горах. Понятно, что потом стали говорить, что они, верные своей святой клятве, пожертвовали жизнью ради освобождения России. Но также теперь понятно, что этих людей связывала не только юношеская клятва, но и весьма запутанные и не самые красивые, с любой точки зрения, матримониальные отношения.

* * *

Дальнейшая судьба Натальи Алексеевны Тучковой сложилась поистине трагически. Сначала не стало Герцена, через несколько лет неожиданно покончила с собой ее дочь Лиза, в далеком Гринвиче, на руках ненавистной ей женщины, умирал Огарев…

Известно, что она все же как-то нагрянула к Огареву и в свойственной ей истерической манере принялась чего-то у него требовать. Но когда она плохо отозвалась о Мэри, Огарев решительно выставил ее за дверь. После этого она решила возвратиться на родину, к отцу.

Наталье Алексеевне было всего сорок семь лет, но ей казалось, что жизнь закончена, — так много мучительно тяжелого было пережито ею за два десятка лет, проведенных за границей. Все было в прошлом, и одновременно с этим впереди ее ждало еще почти сорок холодных и полных одиночества лет.