располагается к незнакомцам. Алтай никогда не ошибается в человеке. Если он хочет, чтобы вы его погладили, значит, вы ему очень понравились. Значит, человек вы достойный.

Я молчал. Полуобернувшись со своего места, я испытующе смотрел на пса. Тот в ожидании терпеливо взирал на меня.

— Погладьте его. Для Алтая это такое же удовольствие, какое получаете вы от общения с близким, дорогим человеком. Подобное с ним происходит не часто.

— Что именно? Его редко гладят?

— Да нет, желающих приласкать его всегда находится предостаточно, собака ведь симпатичная. Я имею в виду, Алтай не так часто сам просит, чтобы его погладил незнакомец. До вас такое случалось лишь дважды. Согласитесь, два раза за пять лет взрослой собачьей жизни — не очень много.

— Кто же был в первый раз?

— Я. В день, когда мы с ним познакомились.

— А во второй?

— Девятилетняя девочка.

— А вы точно уверены, что он хочет, чтобы я его погладил?

— Мы знаем все друг о друге, — мужчина посмотрел на собаку и впервые за время нашего разговора черты его лица сделались мягкими.

Я еще помедлил секунду, затем протянул руку и осторожно коснулся пальцами головы кобеля. Большой, выпуклой и плюшевой, как у игрушки. Пес с готовностью поднялся навстречу руке и, подсеменив ближе, сладко зажмурился от удовольствия. Я взял его морду в ладони и принялся легонько трепать, одновременно почесывая пальцами за ушами. Блаженствуя, Алтай то закрывал глаза, то с непонятной мне преданностью смотрел в мое лицо, а то, тычась носом в ладони, с жадностью вбирал их запах. Он опустил голову на подлокотник моего кресла и, терпеливо застыв в неловкой позе, принялся осторожно вихлять хвостом в разные стороны. Казалось, он готов был стоять так бесконечно, ласкаться со мной и влюбленно смотреть исподлобья. Я склонился к Алтаю и приблизил лицо к его морде настолько близко, что ощутил частое жаркое дыхание, вырывавшееся из разъятой, красиво очерченной пасти. «Нравлюсь я тебе? — спросил я мысленно у Алтая, заглядывая в бархатную глубину его агатовых глаз. — Нравлюсь? Нравлюсь? Какого черта я пришелся тебе по душе?! Что во мне этакого?! Что ты обо мне знаешь?! Я не должен тебе нравиться, глупая псина! Ты во мне ошибаешься!» Я почувствовал вновь ожившую и заметавшуюся внутри меня ярость, покоившуюся до этого где-то в тайниках моего Я немым камнем. Внезапную ярость к себе, к собаке, к Прокофьеву, ко всему миру… Я склонился к псу еще ближе, пристальней всматриваясь в его глаза. В это мгновение Алтай поднял с подлокотника морду и неожиданным быстрым движением лизнул меня в подбородок.

— Алтай! Не наглей! Не будь назойливым, иди ко мне! — в голосе мужчины засквозили суровые нотки.

Пес посмотрел на хозяина огорченно, даже как бы с обидой, и понуро, с большой неохотой возвратился к нему.

Мужчина положил на голову лабрадора свою большую сильную руку и потрепал его за ушами.

— Трудно получить разрешение на полет с собакой? — поинтересовался я.

— Нам нет. Мы с Алтаем работники МЧС. Летаем и ездим на всех видах транспорта без затруднений.

— Теперь понятно…

— Понятно что? — мужчина взглянул на меня.

— Понятно, почему я не видел вас среди остальных пассажиров в автобусе и во время посадки на самолет.

— А, вот вы о чем, — он утвердительно качнул головой. — Да, мы сели на борт отдельно от всех. Мы поднялись раньше, одновременно с экипажем.

Мы помолчали.

— Во второй раз была иранская девочка… — спустя минуту задумчиво произнес мой собеседник. — Алтай нашел ее под обломками пятиэтажного дома. После землетрясения она пролежала под завалом почти двое суток… В узкой бетонной щели. Удивительно то, что девочка совсем не пострадала, ни одного синяка, ни единой царапины, лишь нервный шок…

Я ничего не сказал, смотрел на собаку. Когда в проходе появилась тучная женщина, я отстранился, чтобы дать ей пройти. Следом за ней подошла стюардесса. Мой собеседник взял у проводницы журнал и погрузился в чтение. Я понял, что наш разговор закончен. Прежде чем откинуться на спинку кресла, я еще раз посмотрел на Алтая. Пес ловил мой взгляд с прежней готовностью, с непонятной мне жаждой, с любовью…

Через четыре часа самолет снизил скорость, опасливо коснулся шасси полосы и в следующий миг, словно поверив прочности плит, уверенно осел на серый бетон всей грузной массой. Машина еще разворачивалась и занимала отведенное ей место на поле, а мужчина с собакой уже направлялись к выходу в сопровождении бортпроводницы. Я провожал их глазами, звал взглядом пса, рассчитывая, что он обернется, но тот, казалось, про меня позабыл. Алтай спокойно следовал за хозяином и, ни на кого не смотря, лениво болтал хвостом.

Сразу, как по сигналу, засуетились и прочие пассажиры. Я дождался, когда людская пробка в проходе несколько рассосется, снял с полки сумку и двинулся к трапу.

Внутри аэропорта я купил в аптечном киоске зубную щетку, бутылочку нарзана и упаковку французского аспирина. Потом зашел в кафе за сигаретами и направился к выходу.

Бросив сумку на ближайшую лавку, я опустился рядом. У меня начинала заметно болеть голова. Я скрошил в нарзан аспирин, и когда он растворился, выпил все залпом.

Я намеренно прилетел из Краснодара в Сургут. До Ханты-Мансийска я планировал добираться на попутной машине. Таким же путем собирался вернуться назад. Я готовился совершить преступление, поэтому заранее думал, как запутать следы. Я встал со скамьи, пересек вокзальную площадь и, не осознавая, зачем и куда направляюсь, побрел по обочине в сторону главной дороги. Сомнения терзали меня, нужно было решаться…

Достигнув шоссе, я прошагал по нему еще с километр. Когда впереди показалась большая развязка, я наугад выбрал тяжелый тягач, ехавший слева направо, и принялся ждать.

Грузовик неумолимо приближался к скрещенью путей. Он натужно тащил по шоссе огромный рефрижератор и был похож на большого диковинного жука с длинным телом. На белом боку гигантского холодильника виднелось название торговой компании, написанное темными, кажется, синими буквами.

Решение было принято еще в Краснодаре. Сейчас же я искал ему тайное подтверждение. Нечто вроде знака судьбы. Я желал заглянуть року в глаза, в тот самый момент, когда он даст мне ответ. Я неподвижно замер в ожидании этого знака. Случайно выбранная мною машина могла либо проследовать прямо, либо свернуть. Я загадал: если грузовик повернет в левую сторону — я поеду выполнять указание Гастона, если проедет прямо или направо… Я не знал, что последует за этим «если». Скрыться и забыть обо всем, как о дурной выходке? И никогда не вспоминать? Ни о Прокофьеве, ни о ребенке…

Я не спускал глаз с магистрали. Вероятность того, что грузовик уйдет влево