была невысокая. Оттого я и выбрал такой вариант, я смотрел року в глаза, бросал ему вызов… По мере приближения тягача к перекрестку волнение во мне разрасталось, пульс участился, а пальцы захолодели. Я перестал шевелиться, оцепенел. Подбираясь к развязке, водитель рефрижератора сбрасывал скорость. На меня упала первая капля, потом еще одна и еще. Я не поднял лица. Тягач катился все медленней…

Мимо меня проехала легковая машина. Я не видел, какая, даже цвета не различил. Кажется, светлая, а может, и нет. Я стоял под моросящим дождем и ощущал, как нудно плетутся секунды, почти не идут. Наконец грузовик дополз до развязки, замер перед распутьем, затем с рыком выбросил вверх ворох сажного дыма и, разгоняя мотор, повернул влево…

Я стоял неподвижно. Картинка передо мною вновь ожила и обрела реальные очертания. Во рту было горько. Я сплюнул горечь под ноги и взглянул в низкое небо. Сверху противно сыпала морось. Ткань на плечах промокла совсем. Я зябко поежился, взял в руку сумку и решительно зашагал в направлении перекрестка. Жребий был брошен.

2

На трассе меня подобрала порожняя фура, ехавшая в Тюмень за стройматериалами. Ее водитель, невысокий крепкий толстяк, был приветлив и разговорчив. Он без конца рассказывал мне какие-то житейские байки и угощал пирожками. Я распрощался с ним за Нефтеюганском, рядом с двухэтажным кафе, похожим на пост ДПС, посреди пустынной дороги. До Ханты-Мансийска мне оставалось еще около трехсот километров…

Спрыгнув с подножки на землю, я дождался, когда грузовик отойдет, пересек дорожную полосу и направился по краю бетонки. Мне пришлось пройти почти с километр, прежде чем показался первый автомобиль — легковой «Мерседес», ехавший в моем направлении. Выкинув руку навстречу машине, я остановился и принялся ждать. Но надежды оказались напрасными: «Мерседес» пронесся мимо меня, даже не снизив скорость. Я проводил машину глазами, поправил ремень и направился дальше…

Минут через двадцать рядом со мной затормозил темно-синий микроавтобус, с правым рулем и массивным намордником. На этот раз я не просился в машину, водитель сам решил меня подобрать. «Деликой» управлял рослый парень, коротко стриженый, с бугристым рубцом на волевом подбородке. На вид ему было лет тридцать семь. Он остановился напротив меня, спустил до половины стекло и движением головы пригласил забираться в салон. Голубая футболка плотно облегала его крепкое тело, на правом предплечье, виднелась татуировка, изображавшая вепря. Я бегом обогнул «Мицубиси», забрался на сиденье рядом с водителем и кинул поклажу назад.

В салоне было удобно. Из динамиков слышалась музыка, а на панели сидел веселый «попутчик» — круглощекий глиняный Будда. Будда смотрел на меня, сладко склабился, и все время покачивал головой, будто говорил с укоризной: «Ай-яй-яй-яй…» Мне было плевать на его укоры, я с облегчением вытянул ноги, отвернулся к окошку и принялся глядеть на деревья.

Первое время мы не говорили. Водитель курил, а я в пол уха слушал приемник и смотрел на проплывавший за окнами скудный пейзаж. Болота, поросшие сырым чахлым лесом, лежали по обе стороны трассы на многие километры. Иногда их прорезали извивистые ручьи с густой смолянистой водой, петлявшие куда-то вдаль, в глубину неведомой чащи. Признаков человека нигде видно не было. Только однажды я приметил посреди кочек давно кинутый старый «зилок» с блеклыми стеклами и смятой крышей. Из воды торчали выцветшая на солнце, покрытая пятнами ржи коричневая кабина и передняя часть деревянного кузова. Все остальное забрало в хлипкую почву. Местность вокруг лежала дикая и нелюдимая. Какая-то молчаливая. Временами, то слева, то справа, в нескольких метрах от края дороги, я замечал высоких носатых птиц, которые, повертывая головы вслед «Мицубиси», провожали нас изумленными взглядами. Больше, насколько хватало глаз, округ не было никого. Ни зверья, ни человека…

Встречные автомобили нам попадались редко. Они стремительно набегали на нас, вырастали, я на мгновение схватывал за стеклами застывшие лица людей, после чего машины вновь исчезали, и мы опять оставались одни, посреди сырой хмурой тайги…

Порой на прогретых участках дороги, защищенных от ветра кустарником, «Мицубиси» с разгона врезалась в гущу болотного гнуса, висящего над плитами живым мерцающим сгустком. Стекло покрывали маленькие клейкие брызги и, чтобы их снять, водитель включал щетки и брызгал водой. Но эти меры не помогали, пятна все равно оставались…

Вскоре мы увидели полусгнивший рабочий вагончик, брошенный кем-то давно, метрах в тридцати от дороги. Я рассеянно рассматривал пустые окна бытовки и думал о городе, в который сейчас направлялся.

— Этот балок давно тут кинут, — поведал водитель, проследив в направлении моего взгляда. Он убавил в приемнике звук. — Я в Хантах впервые пять лет назад оказался, так балок тут уже стоял и прел, как сейчас.

Я не откликнулся. Он подождал еще с полминуты, потом искоса посмотрел на меня:

— Тебе куда надо-то? В Ханты? Ты не сказал…

— До Ханты-Мансийска, — проговорил я.

— Я раньше не спрашивал, ждал — может, сам объявишь, куда. Да и до Пойковского здесь выходить негде. А теперь он уж скоро…

— Пойковский — это что?

— Рабочий поселок.

— А ты куда едешь?

— В Ханты… Довезу тебя до самого места, — он сплюнул в опущенное окно и выудил из пачки новую сигарету. Чиркнул. По кабине поплыл крепкий вонючий дымок.

Я посмотрел на панель и различил на пачке испанскую надпись. Сигареты были кубинскими, в мягкой темно-коричневой упаковке, без фильтра, набитые черным тугим табаком.

— Спасибо, — поблагодарил я его.

— Да не за что, — улыбнулся водитель. Он затянулся и опять уставился на дорогу.

Дальше снова ехали молча. Миновали Пойковский, затем был сворот еще в какой-то поселок, а может, в деревню. «Делика» ритмично отмечала подвеской соединения между бетонными плитами. Когда сумерки сгустились совсем, за очередным поворотом перед нами возник участок дороги, на котором старые, избитые плиты меняли на новые. Мы сбавили скорость и поехали медленней. Рядом с дорогой, на правой обочине, в сумраке слабо желтела рабочая техника: автокран, грейдер, бульдозер. Тут же стояла вахтовка. В окошке вагончика тлел электрический свет, а на крыше огромным настороженным ухом торчал блин антенны.

— Дорогу чинят, — лениво сказал мой попутчик и, потянувшись, с хрустом расправив сильные плечи, переключился на нижнюю передачу. — Пока идут работы, каждый день движение останавливают, с одиннадцати утра до семи вечера. С обоих концов участка гаишники караулят, никого не пускают. Если попадешь в это время, всё — будешь стоять, куковать. Да еще вереница машин в три километра натянется…

— Давно ремонтируют? — поинтересовался я, чтобы поддержать разговор.

— Уже почти месяц. Скоро закончить должны, — водитель еще раз потянулся и включил дальний свет, — работы на неделю осталось…

— Ты в Ханты-то за