Люди все больше и больше начинают понимать, что кроме всего прочего, перед Рио лежит серьезная задача — произвести тщательную оценку своего наследия. Это один из крупнейших городов мира, и здесь еще многое нужно спасать. Благодаря процессу, началу которого способствовал «культурный коридор» Пинейру, в городе теперь около десяти тысяч зданий охраняются государством — большая часть из них как раз в тех районах, где бродили в былые времена журналисты вроде Жоау ду Риу. Но даже этого недостаточно, ведь есть еще двадцать тысяч никем не защищаемых, из которых часть вот-вот готовы рухнуть.

Если каждый город можно назвать каменными джунглями, то Рио совершил нечто значительно более сложное, чем восстановление домов и целых районов. Городу удалось воссоздать в былом величии самые настоящие джунгли в центре мегаполиса — парк «Флорешту да Тижука». И это было сделано во второй половине девятнадцатого века, в те времена, когда слова «экология» еще и в словарях-то не было, а жизнь дерева не стоила и ломаного гроша.

Любой, кому доведется прогуляться по «Флорешту» сейчас, с трудом поверит в то, что в 1861-м он был огромной кофейной плантацией, принадлежавшей англичанам и французам, и только несколько выжженных участков нарушали монотонность пейзажа. Высаженный здесь когда-то лес с его восхитительными дикими растениями почти полностью отступил под натиском кофейной, деревообрабатывающей и угольной индустрии. Вы можете себе представить, чтобы жакаранду вырубали ради строительства заборов, топили ею печи и топки локомотивов? Но именно так и было. Не все оставались бесчувственны, наблюдая такое опустошение, — нашелся человек, виконт Бом Ретиро, который многие годы боролся за спасение Тижуки. Самой природе не нравилось, как с ней обращаются, и потому она платила той же монетой — высыхали родники, снабжавшие Рио водой. В декабре 1861-го, после серии отчаянных попыток остановить опустошение, император Дон Педру II конфисковал плантации, объявил их лесом и назначил некоего Мануэля Арчера наблюдать за восстановлением.

Следующие одиннадцать лет Арчер прожил в будущем лесу. Вместе с шестью рабами (Элевтериу, Константину, Мануэлем, Матэусом, Леопольду и Марией) он расчистил и подготовил каждый квадратный метр земли, посадил рекордное количество (сто тысяч) черенков. Вначале их приходилось привозить из Пайнейраса (расположенного на вершине Корковадо), с Пассео Публико или Гуаратибы, целые вьюки грузили на мулов или рабов. У Арчера ушло несколько лет, чтобы создать в Тижука собственные питомники. Взрослые деревья сажали только для того, чтобы они защищали от солнца молодую поросль. Стоило росткам окрепнуть, деревья пересаживали на новое место, защищать новые саженцы. Долгое время Арчеру приходилось преодолевать враждебность самой земли, измученной за предыдущую сотню лет. И тем не менее уровень смертности среди высаженных деревьев был минимальным. Согласно заведенному Арчером порядку, молодые черенки сначала высаживали в бамбуковые корзины, и только когда они наберутся сил — в землю. А природа сыграла свою роль, и все, что он сажал, пышно разрасталось. Можно было бы назвать воскрешение «Флорешту да Тижука» сотворением мира в миниатюре — и этот день творения затянулся на одиннадцать лет.

Маленькая подробность: Арчер не был ботаником, он был инженером. За время работы в лесу, он столкнулся с засухой, которая чуть не погубила все, и саботажем министров, пытавшихся чинить ему препоны, его бюджет урезали из-за парагвайской войны. Но к 1874-му, когда он решил оставить свою работу и отправиться высаживать лес вокруг Петрополиса, его «Флорешту да Тижука» уже стал реальностью.

Если бы Арчер был дирижером, то в оркестре он захотел бы смешать скрипки с трубами, арфы с тубами, поставить литавры рядом с флейтами и потребовать, чтобы все они играли в унисон. Именно это он и проделал с ипе, жакарандой, пальмами, бамбуком, муриси, сапукайей и дикими апельсиновыми деревьями — их и многие другие виды он высадил бок о бок. Но что за музыку заиграл этот лес! (Не говоря уже о том, что он снабжал город водой, как никогда прежде.) Преемник Арчера барон Эскраньоль продолжил его работу и посвятил себя тому, чтобы сделать лес еще прекраснее, привести в порядок водопады, выстроить мостики, гроты и бельведеры и расставить по аллеям французские статуи. А затем, когда казалось, что до счастливого завершения этой истории уже рукой подать, на сцену вернулась старая Бразилия: со смертью Эскраньоля в 1888-м и провозглашением в следующем году республики лес забросили — ведь его «восстанавливала монархия». И еще на сорок четыре года растения оставили на произвол судьбы, они росли, как им вздумается, здания превратились в руины, и кто-то даже начал снова вырубать деревья. Лес перебрасывали из одного министерства в другое, и никто не знает, почему он еще не умер.

В 1943-м еще один великий кариока, бизнесмен Раймунду Оттони де Каштру Майя, решил его спасти. Каштру Майя расчистил чрезмерно разросшийся кустарник, восстановил все постройки (включая дома Арчера и Эскраньоля, которые стали ресторанами «Флорешту» и «Эсквило»), создал новые террасы, аллеи и привез в музеи и часовни произведения искусства. Четыре года спустя, в 1947-м, он превратил лес в городской парк, который сегодня охраняется городом и поражает каждого, кто прибывает в Рио. Американцы очень удивляются, когда узнают, что это самый большой рукотворный городской парк и что на его 32,5 квадратных километрах может уместиться девять «Центральных парков» (по 3,6 квадратных километра каждый). И еще больше они бывают шокированы, когда узнают, что «Флорешту» не включен в список объектов, охраняемых ЮНЕСКО.

Лесопарк протянулся между пляжами и улицами Рио, он хранит множество тайн, которых нам не суждено узнать. В своем величественном молчании он составляет яркую противоположность тайнам самого города, которые никак не назовешь тихими и величественными.

Кариока не выйдет на улицу, не приняв сначала душа. По самым реалистичным оценкам можно гарантировать, что взрослый кариока принимает душ 1000 раз в год — на других континентах на достижение подобного результата может уйти целая жизнь. Может показаться, что это слишком много, но это не так. Получается 2,73 раза в день, то есть меньше, чем приходилось на долю обычного тупинамба в былые времена. Но все равно эта цифра заслуживает уважения; и одной из причин неутомимого пристрастья кариок к водным процедурам является то, что от решения принять душ до самого душа им приходится снимать совсем немного одежды. Немалая часть населения все дни проводит в шортах или бермудах, даже на работе, ведь есть немало профессий, которые позволяют одеваться комфортно, не роняя при этом профессиональной чести, — кондукторы в автобусах, продавцы мороженого, торговцы арахисом, пожарные, звезды мыльных опер, гангстеры, спасатели на пляже, гиды, дети, жонглирующие на перекрестках, чтобы заработать немного мелочи, певцы на вечеринках, дизайнеры, фотографы, архитекторы, художники, корреспонденты зарубежных газет и даже серьезные бизнесмены, которым не нужно идти в центр или в банк. И писатели, включая и меня. Или Жоау Убальду Рибейру, снимающего бермуды, в которых он расхаживает по Леблону, только для того, чтобы надеть костюм для церемонии в Бразильской академии литературы.