– Плачь, моя девочка, плачь и кричи себе на здоровье сколько душе угодно, этого в любом случае никто не услышит. Тебе, моя бедная, моя милая, больно?

С этими словами он опять проводит стремительную атаку и до предела вгоняет свой стержень в детскую жопку. Мали ревмя ревёт, скулит и воет, и не сразу замечает, что для вытья и рёва у неё давно уже нет оснований, потому что происходящее с ней больше не доставляет ей боли. Ещё немножко потягивает, однако уверенно и беспрепятственно двигающийся хуй приятно массирует с обратной стороны её пиздёнку. Мали всё ещё продолжает кричать, потому что так замечательно вошла в роль, но о боли больше и речи быть не может. И пальцы Мали снова отыскивают секель, и, когда она его касается, тело её сотрясает такой вихрь наслаждения, какого она никогда ещё не испытывала. Крики мало-помалу переходят в глубокие вздохи, и её задница начинает бессознательно отвечать на удары и даже подаваться навстречу ебущему стержню. От восхищения Мали закрывает глаза. Вот сейчас… сейчас… у неё намокнет. Ещё несколько толчков… только один ещё… и ещё один… ах… и сейчас…

– Что ж ты не кричишь больше? – с трудом переводя дыхание, спрашивает молодой человек и продолжает наносить удары в конвульсивно подрагивающую сраку. – Ты, маленькая потаскушка, уже, похоже, вошла во вкус? Что, хорошо в жопу ебаться, не правда ли?

– Хорошо… – скулит в ответ Мали тонким голоском, и тут хозяин её задницы наносит рукой такой удар по ягодицам, что у неё чуть хребет не ломается, и она громко взвывает от боли. Он что есть силы лупит девчонку снова и снова, крепко сжимая другой рукой, а Мали мычит и голосит, она отчаянно сопротивляется.

– Мамочка, мама, он заебёт меня до смерти!..

В эту секунду он выбрызгивает длинный, нескончаемый поток спермы. Мали ощущает, как спускающий стержень колотится в прямой кишке, и сразу же вслед за тем чувствует нежно целующие губы на своей растерзанной заднице.

– Мама… – ещё раз жалобно взвизгивает она и затем, проникшись чувством освобождения, сникает в цепко стискивающих её руках, она чувствует мощную волну оргазма, которая прокатывается по ней и точно по волшебству утоляет всякую боль. Конвульсия проникает до кончиков пальцев на ногах, и когда он извлекает стержень из жопы, Мали вдруг ощущает в себе великую пустоту. Она в изнеможении вытягивается на диване, тогда как мужчина, даже имени которого она не знает, обмывает свой хуй в биде. Ещё совершенно оглушённая, лежит девочка на диване и думает о том, что в случае, если бы он разорвал ей зад или, как он грозился, вышвырнул бы в переднюю на потребу слугам, она даже не знала бы, как зовут её убийцу. Кратко и скупо отразилось бы это событие на последней странице газеты. Лишь одна небольшая заметка. Какое значение имеет судьба какой-то озорной девчонки для господ из высшего общества, да ровным счётом никакого, и ещё раз никакого. Она – только тело, в дыры которого можно выплеснуть похоть, тело, которое служит лишь для удовольствий. Растерзать, насилуя, такого ребёнка, ибо только с детьми эти господа столь остро ощущают свою извращённую страсть, затем тайно избавиться от него и в оправдание говорить, что он, истощённый недоеданием, всё равно был-де уже не жилец. Такова обычная практика. Какой-нибудь верный врач записывает затем в свидетельстве о смерти какую-нибудь безобидную причину, формальное освидетельствование проводится хорошо знакомым полицейским врачом, и вопрос на этом исчерпан. Ребёнка после этого зарывают в землю, а для тылового обеспечения всегда используется какая-нибудь женщина вроде Веверки…

Сквозь плотные бархатные портьеры глухо доносится шум большого зала, но, тем не менее, отчётливо слышна музыка и текст очередного куплета про хозяйку постоялого двора. На сей раз поётся о том, что был-де у неё капрал с длинным как угорь хуем. Он ёб хозяйку очень усердно в любое время дня и ночи и в награду носил на мошонке медаль за храбрость…

Мали, услышав эти слова, тихонько смеётся и говорит:

– Вам тоже медаль полагается, у вас такой хер замечательный.

– А у тебя храбрая сладкая жопка, моя девочка, храни её господь. Ты устала?

– Могло бы быть и похуже.

– В таком случае вернёмся в зал, если хочешь.

– Да, пойдёмте!

– Погоди секундочку, тут кое-что есть для тебя.

Он открывает бумажник и суёт в руку Мали банкноту.

– Это тебе за твою отменную жопку!

Мали делает большие глаза:

– Вы мне сотню даёте!

– Разве этого тебе мало?

Мали подскакивает:

– Ну что вы, на эти деньги я могу три месяца беспрерывно шоколад покупать. Вот Пеперль-то удивится!

За столом их встречают бурными аплодисментами.

– Вы кое-что пропустили, – кричит им навстречу Пеперль. – Тут на сцене выступала одна девушка и четверо мужчин, и всех четверых девушка превосходно обслужила. – И, немного подумав, в заключение добавляет: – Я так тоже смогла бы. Если бы четыре великолепных хуя были у меня в пизде, во рту и по одному в руках, я этих четверых приласкала б ещё быстрее! А ты где пропадала, Мали?

– Еблась в жопу, – так просто и бесхитростно объясняет Мали, как будто случившееся было чем-то само собой разумеющимся. Она крепко сжимает в ладошке скомканную банкноту и размышляет, стоит ли вообще что-нибудь о ней говорить подруге. В конце концов, она всё-таки должна с ней поделиться. И при мысли о произошедшем она чувствует, что в жопке у неё ещё саднит и слегка побаливает.

– Тебе всегда нужно что-нибудь особенное, – досадливо ворчит Пеперль, однако Мали не реагирует на её ехидное замечание. С самоуверенным достоинством она усаживается на своё место за столом и, осознавая свой долг перед радушным хозяином, сразу же запускает руку в ширинку графа Аристида.

– Ебля в жопу, говоришь, – вмешивается в разговор барон Робби, – ты еблась в жопу?

– Да, еблась, – с нотками триумфа в голосе отвечает Мали.

– Ну, и с кем же? Разве здесь, кроме меня, есть ещё хоть один ёбарь-жопник?

Граф Аристид хихикает блеющим смехом:

– А ты, верно, решил, что у тебя здесь только у одного имеется хуй, да?

– Я желаю знать, кто выеб молоденькую пиздоносицу. Вы всегда дурачками прикидываетесь, позволяя мне часами рассуждать о ебле в жопу, и вдруг появляется некая коварная личность и сам выёбывает в жопу. Где он?

Мали оглядывается по сторонам, но её давешний кавалер точно сквозь землю провалился.

– Я его не вижу, он только что ещё был здесь.

– Кто это был?

– Я не знаю, какой-то мужчина.

– Может быть, граф по запаху пизды Мали сможет определить, кто это, – дерзко предлагает Пеперль, и все вокруг ржут как лошади, в то время как граф Аристид ничтоже сумняшеся в очередной раз подносит нос к пизде Мали и принюхивается.

– Это был человек посторонний, – устанавливает он, – это не кто-то из нас.