образования и настоятельно рекомендовал уйти с поста. Уволить меня не могли, это была выборная должность. Он не сказал прямо, что требование исходит от администрации президента, но дал ясно это понять. Более того, он мне рассказал, как они будут ломать Гуманитарный университет в случае моего неповиновения. Модель, как мне пояснили, крайне проста: РГГУ объединят с другим учебным заведением (скажем, какой-нибудь техникум вольется на правах нового подразделения). Таким образом, формально будет создан новый вуз с новым руководством.

Я понял, что они готовы на все. Могут уволить Афанасьева. И не только его. Могут поставить ректором какого-нибудь питерского чекиста. Да мало ли что они придумают. Доводить ситуацию до крайности я не имел права. Не мог допустить, чтобы порядочные люди из-за меня теряли работу. Чтобы из-за моих проблем пострадал университет. Чтобы не отправить РГГУ в мясорубку администрации президента, я в конце концов ушел. Потому что меньше всего мне хотелось, чтобы расформирование и увольнение некоторых хороших людей было связано с моей личностью. Людям там еще работать и работать, а я в Москву все равно не вернулся бы после ареста Ходорковского.

17 ноября 2003 года я подал в отставку, проработав ректором ровно полгода.

30 января 2004 года на университетской конференции РГГУ были внесены поправки в устав университета, ограничивающие полномочия финансового директора и попечительского совета, куда входили Михаил Ходорковский, Юрий Афанасьев и я. Попечительский совет больше не имел права решать вопросы финансовой деятельности РГГУ. Вносить деньги в университет, искать дополнительные средства и не иметь никакого влияния на то, как они будут расходоваться, было бессмысленно, и ЮКОС решил прекратить финансирование.

А Юрий Афанасьев до конца своего президентства критиковал власть и выступал в либеральных СМИ, подписываясь «президент РГГУ», что не способствовало любви властей к университету. 16 сентября 2006-го легендарный «рупор перестройки» ушел с поста президента РГГУ, и сам пост был упразднен. «Я просто не мог работать дальше, — рассказывал журналистам Юрий Афанасьев. — Не мог и не хотел быть „королем“, когда твоя работа не приводит ни к каким результатам. Меня никто не принуждал уходить, просто я больше не могу работать с этими людьми».

Сейчас, когда я пишу эту книгу, во главе РГГУ стоит историк, защитивший в 1981 году кандидатскую диссертацию на тему «Партийное руководство деятельностью Московской городской организации ВЛКСМ по развитию движения студенческих отрядов в годы VIII и IX пятилеток: 1966–1975 гг.». Ну что ж, как сказал поэт, «какое время на дворе — таков мессия».

Конечно, я жалею о том, что не исполнилась моя мечта. До сих пор у меня болит сердце, когда я вспоминаю то время. Но при этом я понимаю, что университет с вольной демократической атмосферой не пришелся бы к кремлевскому двору. Да и вряд ли бы нашли себя в такой России специалисты международного уровня, окончившие свободный вуз, построенный на гуманитарных ценностях, а не на путинских скрепах.

Глава 13.

Новый старый дом

6 апреля 2003 года ЮКОСу исполнилось десять лет. Отмечали юбилей с размахом. В главном зале страны — Кремлевском дворце съездов — прошли торжественное собрание и концерт. Состоялся телемост с восемью городами, тесно связанными с нашей компанией. Из столицы ЮКОСа Нефтеюганска Михаил Ходорковский поздравил всех сотрудников. Пришла поздравительная телеграмма и от президента Путина, в которой он выразил надежду, что наряду с решением экономических задач ЮКОС «будет и дальше повышать социальную эффективность своей работы, развивать отечественную благотворительность».

Впрочем, должен признаться, что я не очень активно участвовал в этом празднике. Дело в том, что на этот же апрельский вечер в 2003 году пришелся канун еврейского праздника Песах, и я с радостью принял приглашение моего друга Аркадия Мил-Мана, посла Израиля в Москве, провести пасхальный седер[91] у него дома, в компании московских еврейских интеллигентов. Потом, поздно вечером, я поехал на банкет ЮКОСа, а вот торжественное заседание во Дворце съездов пропустил.

Казалось бы, все шло просто замечательно. Мы стали одной из крупнейших международных нефтяных компаний. Нас любили и уважали, с нами считались на самом высоком уровне. В обозримом будущем Ходорковский рассчитывал отойти от бизнеса и посвятить себя общественной деятельности, а я строил планы по превращению РГГУ в один из лучших европейских гуманитарных вузов. Жизнь обещала быть перспективной и интересной.

И вдруг…

Ранним утром 19 июня 2003 года вооруженные спецназовцы ворвались в квартиру Алексея Пичугина, главы отдела внутренней экономической безопасности ЮКОСа. Алексея арестовали, и ему было предъявлено обвинение в убийстве некой супружеской пары, через которых он якобы «заказал» конкурента ЮКОСа.

Еще через две недели, 2 июля, арестовали нашего друга и партнера Платона Лебедева, директора холдинговой компании МЕНАТЕП. Арестовали его прямо в больнице, где он приходил в себя после гипертонического криза. Его насильно подняли с кровати, надели наручники и потащили в милицейскую машину. Против него было выдвинуто обвинение по семи статьям Уголовного кодекса.

Уже 4 июля Ходорковского и меня вызвали на допрос в прокуратуру. Пока еще в качестве свидетелей[92].

Сейчас, оглядываясь в прошлое, я не могу сказать, что произошедшее было для нас абсолютной неожиданностью. Несомненно, наши отношения с президентом и многими «товарищами» из его окружения были далеко не безоблачными. Но все равно никто не ожидал такого демонстративно жесткого поведения силовиков.

Нам ясно давали понять, какая судьба уготована и нам в скором будущем.

Старая жизнь заканчивалась. Хотя еще теплилась надежда, что это просто политические игры, как-то все еще обойдется и конфликт будет исчерпан, — но в конце июля адвокаты Пичугина сообщили мне под большим секретом, что Алексея допрашивали с применением психотропных средств и следователи пытались добиться от него признания, будто он убивал людей по моему указанию.

Я понял, что оставаться в России для меня становится слишком опасно, несмотря на официальные заявления прокуратуры, что ко мне у них нет претензий. Понял также, что в такой обстановке написать диссертацию будет невозможно. В то же время Министерство образования законно требовало от ректора государственного университета стать доктором наук в максимально короткий срок.

Я официально взял непродолжительный академический отпуск и решил провести его на Кипре и в Израиле.

31 июля 2003 года я поехал в аэропорт Внуково, где меня ждал небольшой частный самолет, который должен был лететь по маршруту Москва — Ларнака. Поднялся на борт, сел в кресло в маленьком салоне и… принялся ждать разрешения на вылет. Ожидание тянулось несколько часов. Уже позже я понял, что в это время где-то наверху решали, выпускать