– Я не Донгар! – набычился Пукы. – Не нужны мне никакие другие души! Мне не нужно ничего от Черного Кайгала!

– А у него их и не было. – Старуха улыбнулась лукаво. Так, что на старческих щеках заиграли девичьи ямочки. – Он не сумел их удержать!

– Я их искать не стану! – яростно выкрикнул Пукы. Опять, выходит, не права Калтащ – и вовсе даже он не «дразнит понапрасну» тех, кто сильнее его! Это просто они не желают слушать, что он им говорит простым, доступным хант-манским языком!

– Никуда не денешься! – брови старухи сурово сдвинулись. – Тебя из Нижнего мира никто не гнал – сам оттуда рвался, чуть всему подземному воинству головы не пооткусывал. Даже мои парни тебя удержать не смогли. – Она вдруг шаловливо, совсем по-девчоночьи хихикнула. И тут же серьезно добавила: – Они тебя выпускать не хотели – не верят, что ты беде помочь сможешь, боятся, хуже сделаешь. А я… – она тихо вздохнула и уж совсем шепотом добавила: – Я вот думаю, может, все-таки… Мэнквы да чэк-наи – это ведь только начало… – и посмотрела на Пукы так… Ну совсем как мать на Орунга, когда он охоту на Вэс затевал! С беспредельным страхом и робкой надеждой.

Точно невидимая рука взяла Пукы за сердце и стиснула, как голодный мэнкв – шмат мяса. Запрокинув голову, Пукы растерянно глядел в нависшее над ним гигантское лицо. Мои парни… Пукы аж зажмурился от жуткой догадки. Так ведь это же Нуми-Торум – повелитель Верхнего мира и Куль-отыр – владыка Нижнего! Они – парни Калтащ! Это они в него не верят, причем оба разом! Они не выпускали его из Нижнего мира!

– Б-р-р! – Пукы, как олень, потряс головой. И не его вовсе, а Донгара Кайгала Черного. И правильно делали! Уж Торум-то небось додумался, что такую гадину злобную, как черный шаман, и в Нижнем мире надо поглубже закопать, камнями завалить, смолой залить и еще сверху сесть, чтоб не вылез! Странно только, что подземный повелитель с владыкой Небес заодно…

Калтащ вдруг звонко расхохоталась:

– Так ведь закопали! И завалили! А ошметки того бедолаги, что сверху сидел, до сих пор по всему подземному миру собирают – четвертую ногу так и не нашли, и двух пар ушей не хватает… Может, вспомнишь, куда ты их закинул, когда выбирался? А то этот прохиндей подземный ноет, что у владыки на службе калекой стал, и требует отпуск в Верхний мир для поправки здоровья!

– Не выбирался я ниоткуда! – завопил Пукы. Калтащ неодобрительно покосилась на него, и он невольно понизил голос, пробурчав: – Я ж ничего такого не помню!

– Как совсем малым в колыбельку прудил, ты тоже не помнишь, но это ж не значит, что ничего такого не было! – склочно, совсем как тетка Секак, буркнула Калтащ-эква. – А души недостающие тебе и искать не надо – сами они тебя найдут! – Старуха разжала ладонь и коротко дунула. Прохладный вихрь подхватил Пукы и, вертя, как сосновую хвоинку, понес в серый туман. Вслед ему летел ехидный каркающий хохот старухи, переходящий в звонкий девчоночий смех.

Прямо над головой Пукы радостно смеялась девчонка. Ему было твердо и неудобно. Что-то жесткое и колючее щекотало нос. Пукы громко чихнул и открыл глаза. Он лежал на лавке. Сухая хвоинка из набросанного на лавку елового лапника нахально лезла в ноздрю. На лбу у него лежала пропитанная чем-то остро пахнущим тряпка.

– Она – где? – облизывая губы, прошептал он и, с трудом повернув голову, огляделся в поисках Калтащ.

Между ним и низким деревянным потолком возникло улыбающееся лицо девочки из обоза. Ее косы упали ему на лицо, больно щелкнув по носу медной подвеской.

– Кто – она? – немедленно спросила девчонка, и ее глаза подозрительно блеснули. – Кроме меня, тут никого! Или ты о мэнквихе? Так нету мэнквов, совсем нету! – она захлопала в ладоши, и костяные браслеты у нее на запястьях загремели. – Мастер… Молодой мастер Хакмар их всех своими страшными стенными луками разогнал! Знаешь, говорят, он сам их придумал и построил! Ах, он такой умный! – она восторженно закатила глаза. Потом скроила разочарованную гримаску. – Только гордый очень. Совсем не обращает на наших девушек внимания.

А она бы и хотела! Пукы покосился на девчонку укоризненно. И это после всего, что между ними было! Целый мэнкв. И еще погоня… Все бабы – изменщицы, будь они хоть верхними духами, хоть девчонками из обоза!

– Мы за тебя так боялись, так боялись! – Край деревянной кружки ткнулся ему в губы. Пукы сделал глоток. Не обращая внимания на его несчастную рожу, девчонка продолжала тарахтеть, проливая Пукы на грудь половину воды из кружки. – Воевода разрешил тебя тут положить – он такой добрый!

Особенно когда саблей над головой машет. Пукы приподнялся на локтях и огляделся. Вдоль стен небольшой деревянной комнатки тянулись лавки. В деревянном поставце стояли собранные шалашиком колья. Входа в комнату не было – то есть вовсе никакого: сколько Пукы ни оглядывался, нигде не видел ни просто отверстия, ни полога из шкур.

– Где я? – слабо спросил он.

– А в караулке! Домик такой, где воины, которые стражу несут… – начала радостно пояснять девчонка.

Пукы ее прервал:

– Нет, где я вообще? Где мы все?

Она жалобно сморщилась:

– Ты совсем ничего не помнишь? Ой, это от удара, да! Это мэнкв тебе мозги отбил! – она многозначительно покивала, озабоченно хмуря брови.

Пукы промолчал. Пусть так и думает, не объяснять же ей, что он и раньше понятия не имел, где находится.

– Ты в таежной крепости! – начала возбужденно пояснять девчонка.

Тайга? Ничего себе! Далеко ж его занесло от родного пауля.

– Крепость мэнквов в лес отгоняет, дорогу для беженцев стережет…

– Мэнквы? Беженцы? – Пукы наморщил лоб.

– Здорово, парень, тебя приложило, если ты и этого не помнишь! – прогудел мужской голос. Пукы увидел, что часть стены отодвинулась, просто повернувшись на ременных петлях. Ой, так в городах делают – дверь называется. Тан рассказывала, что ей тетка рассказывала. Восхищалась очень. Хотя Пукы уверен: полог удобнее.

Пригибаясь, чтоб не заехать лбом в притолоку, вошел отец девочки. Остановился над лежащим и уставился на мальчишку внимательным изучающим взглядом.

Пукы, изобразив на лице неземное страдание – в случае чего, с раненого спрос меньше, – тоже разглядывал взрослого. Собственно, только сейчас он и сумел его рассмотреть – в обозе не до того было. Мужик оказался немолодым, но кряжистым и в то же время здоровым, повыше обычного хант-мана. Не иначе как с медведем или тигром в родстве. Выдубленная временем и ветрами кожа казалась совсем темной, почти черной, обычной косы мужик не носил, наоборот, стригся коротко-коротко, так что плотные темные волосы курчавились, как у южного зверя – барана.

– Томан я, староста обозный, – прогудел мужик. – Ты, парень, можешь звать меня дядей Томом. – Мужик ухмыльнулся, сверкнув белыми зубами на темном лице. – А это дочка моя…