Я бы еще понял, если бы против студиозов выступали горожане. От ученой молодежи сплошные неприятности — пьянки в трактирах, драки, обесчещенные дочери и совращенные супруги. Но, с другой стороны, основные деньги город получает благодаря студентам. Это не только выручка в кабаках, но и поставки провизии в университет, лавки, где главные покупатели студенты. Ну, еще улучшение породы бюргеров, путем вливания свежей крови!

— Крестьяне говорят, что студенты-медики нарочно придумывают заразу, распространяют болезни, чтобы потом брать деньги за лечение, студенты-юристы запутывают доброго человека всякими договорами, чтобы отобрать имущество, а теологи перевирают Святое писание, чтобы отдать всех дьяволу!

— Ну и ну, — покачал я головой.

Всякое слышал, но таких глупостей еще не слышал. Впрочем, университет может жить спокойно. Если понадобится, то император найдет способ утихомирить крестьян.

— Повторюсь, что это всего лишь слухи, что доходят до меня от купцов. Проверить их информацию, сами понимаете, у меня нет возможности, — вздохнул магистр.

Когда мы расставались, старый историк покопался на полке, и вручил мне увесистый свиток, вложенный в кожаный футляр.

— Господин Артакс, я хотел бы вам подарить уникальную вещь — пергаменты, на которых написаны все дошедшие до наших дней работы Аристокла. Мне они уже ни к чему — глаза не те, а вы, как я вижу, проявляете интерес к науке.

«Эх, где я, а где наука!» — мысленно усмехнулся я, но пергамент взял с удовольствием. И сам почитаю, да и мою библиотеку пополнит. Но надо бы как-то отблагодарить старика.

— Господин магистр, — слегка смущенно сказал я. — Я вижу, вы живете в очень стесненных условиях. Поэтому, мне бы хотелось дать вам денег. Ну, хотя бы талеров десять.

Магистр немного помялся, и сказал:

— Десять талеров — это слишком много. Мне столько не потратить. Раньше все мои деньги уходили на книги, но теперь я уже ничего не покупаю. Глаза… Крыша у меня есть, на еду хватает. Жаль, что в последние годы стало меньше учеников, но я стал брать девочек. Родители платят, хотя и скудно, а я трачу в месяц не больше тридцати фартингов. Если не трудно — дайте мне два-три талера. Очень хочу что-нибудь отложить на похороны, чтобы никто не сбрасывался на гроб, на рытье могилы.

Мне стало грустно. Вложив в руку старика три талера, попрощался и ушел.

Я вернулся в гостиницу и, замер, в легком удивлении. Господин Габриэль, вооруженной серебряной ложечкой, сидел у кухонного стола, заставленного продуктами, и что-то разъяснял сестрам, смотревшими магу в рот.

Первой заметила меня Гертруда. Обозначив приветствие легким кивком головы, сообщила:

— В городе болтают, что лавочники портят продукты. Мы с Эльзой попросили господина профессора, чтобы он проверил — так ли это?

«Ого, а Габриэль теперь профессор!» — мысленно усмехнулся я.

Впрочем, коли я представил домовладелицам господина мага как ученого, то почему бы ему не стать профессором? И звучит солидно, и обращаться проще.

Габриэль, облаченный в старый, но вполне приличный халат покойного Лайнса, выглядел солидно. Еще показалось забавным, что я от гуманитарных наук, обсуждаемых с магистром, пришел к наукам естественным, разъясняемых магом. Сплошные штудии. А, вот еще сходство: там шла речь о вреде, и здесь… Словом, везде вредители!

— Да, господин Артакс, мы проводим исследование! — важно сообщил мэтр.

Интересно, откуда он и слово-то такое взял, если в Силингии нет университетов? А, ученые-то там есть!

— Итак, господа, что мы имеем? — тоном заправского лектора-экспериментатора сказал Габриэль. — Мы имеем в наличие склянку с уксусом. Попрошу убедиться, что склянка целая, пробка притертая.

Вот теперь тон господина волшебника стал напоминать интонации ярмарочного фокусника, демонстрировавшего номер с исчезновением помощника из закрытого ящика! Ладно, оставлю придирки на потом.

Маг открыл бутылочку, сморщился от едкого запаха, попытался засунуть ложечку внутрь, но не смог. Тогда он просто налил чуть-чуть жидкости в чашечку столового прибора, вдумчиво посмотрел и сказал:

— Обратите внимание, что серебро потемнело. Значит, в уксус была добавлена какая-то кислота.

Эльза и Гертдура покивали, переглянулись, потом, не сговариваясь, пододвинули магу кувшин с молоком.

Господин Габриэль вытер ложечку о салфетку, сунул ее в кувшин. Поболтал, вытащив, предъявил ее сестрам.

— Видите, ложка опять потемнела?

Я отчего-то не увидел никакой «темноты», но сестры закивали. Маг, вдумчиво понюхал капельку молока, оставшуюся на ложке, и сказал:

— Судя по всему — в молоко добавлена вода и мел!

От воды и мела серебро не темнеет, стало быть, волшебник применил магию… Ну и ну!

Далее была исследована головка сыра, на вид — очень аппетитная, но ложечка показала, что корку помазали свинцовой краской. Вероятно, для красоты.

К счастью, в остальных продуктах ничего инородного не обнаружилось. Сливочное масло было коровьим, мед — пчелиным, хлеб — из пшеничной муки, а не с добавлением кашицы из перетертых костей, как болтали в городе. Ну, уже хорошо.

— А при господине Лабстермане такого не было! — твердо заявила Гертруда, а Эльза поддержала сестру:

— Именно так! Если молочник или бакалейщик портил продукты, его на первый раз приговаривали к штрафу в сто талеров, а во второй раз — к изгнанию из города!

Мне стало чуть-чуть смешно. Как хорошо, что горожане не знают, что нападением герцога на город они обязаны своему бывшему бургомистру. Зато — теперь станут говорить, что при бургомистре жилось гораздо лучше. Но, самое интересное, что они полностью правы. При императоре, пытавшемся получить как можно больше налогов, прирезали ту самую курочку, что несла золотые яички. А дальше, словно лавина — все пошло вкривь и вкось, включая порчу продуктов!

[1] Можете подсчитать. Вес одного талера равен 0,28 гр.

На четвертый день мы все-таки выехали. На мага (теперь, по примеру сестричек, я иной раз именовал его профессором) было любо-дорого взглянуть. Платье, по последней имперской моде, новая шляпа с пером, и новые сапоги. Да и я был собой доволен — и обновками, и возвращением своего старого верного меча. Надежное оружие в моей профессии значило больше, чем надежный друг. (Потом-то, друзей у меня так и не появилось.) Все разложил по местам, рассортировал по мешкам и сумкам. Награды и документы оставил при себе, их я могу доверить лишь Гневко, а поклажа кургузого увеличилась только на бывший меч (вспомнил-таки, как звали прежнего хозяина — фон Шлюффендорф!), да на пару книг. Еще в мешках был арбалет (на всякий случай говорю — разряженный!) и припасы. Тот панцирь, в котором приехал из Силингии, оставил оружейнику за работу, присовокупив ему талер за материал. Все-таки, «рыбий зуб» — штука не из дешевых. Переплатил, конечно же, но уж слишком был рад. Груз кургузого был гораздо легче, чем тот, что он волок на спине год назад, когда я перевалил на ту сторону гор, и оказался в Силингии.