Следует отметить ещё одну особенность Съезда, проявившуюся во время его функционирования, – это некомпетентность депутатов в управлении государством. К примеру, Председателя Верховного Совета СССР почему-то упорно называли «президентом» (а его Первого заместителя – А. И. Лукьянова – «вице-президентом»[338]), хотя эта должность будет учреждена только лишь через 2 года – в марте 1990 г. Тем не менее десятки раз из уст разных депутатов звучало обращение к Горбачёву – «президент»[339]. Возможно, для неискушенных в политической и юридической сфере депутатов должность «президент» понималась как лицо, возглавляющее «президиум». Однако, удивительно, но всеобщей иллюзии, что в СССР уже существует институт президента, поддался и доктор юридических наук, вице-президент Академии наук СССР академик Кудрявцев В. Н., который, подшучивая над А. И. Лукьяновым, что тот давно не был в отпуске, заявил: «И по-моему, Анатолий Иванович, если я не ошибаюсь, вы нарушаете трудовое законодательство самым грубым образом, потому что в отпуске вы не были, наверное, с 1985 года. Но это недостатки работы президента, президент (выделено мной. – Д. Л.) должен отпускать своих заместителей в отпуск»[340].

Позволяли себе своеволие и другие учёные-юристы. Известный правовед С. С. Алексеев почему-то заявил, что все четыре советские конституции – «это не украшение нашего общества. В основном это были политико-декларативные документы»[341]. И если Конституция РСФСР 1918 г. и Конституция СССР 1924 г. ещё сыграли какую-то роль в конституировании нашего государства, то Конституции СССР 1936 и 1977 г. имели «декларативный характер», представляли из себя «фарс» и «ложь», и выступавший даже предложил принять некую «настоящую юридическую Конституцию»[342]. Освобождённые от научной ответственности подобные заявления крупных учёных не могли добавить уважения ни им, ни Съезду в целом.

Разумеется, депутаты Съезда мало отличались по профессиональному уровню от депутатов Верховного Совета СССР, существовавшего ранее. И там, и там депутатский корпус не представлял из себя закалённых политическим опытом народных избранников. Но в прежней системе высшей государственной власти народные депутаты только лишь легализовывали решения КПСС, а потому их функция сводилась к «статистической», только лишь к голосованию «за». А вот само руководство КПСС, которое, собственно, и принимало важные государственные решения, в политической неопытности уже заподозрить трудно. Но народные депутаты, принимавшие решения на Съезде, себя полностью дистанцировали от партии и принимали решения самостоятельно, что и вызывало непрофессионализм, неорганизованность и стихийность.

«Масла в огонь» добавил С. С. Алексеев, который призвал «как бы навалиться законодательно разом, издать систему законов, изменить отношения собственности…»[343].

Особая опасность заключалась в том, что депутаты в любой момент могли по своему внезапно возникшему желанию или по сформированной тенденциозности изменить Конституцию СССР. Это, в принципе, и стало одной из причин, по которой к концу 1991 г. на Конституции СССР 1977 г. в её первоначальной редакции не осталось «живого места». Об опасности такого хода событий предупреждали некоторые депутаты, в частности депутат Писаренко В. А.: «Хорошо, что мы максималисты. Нам быстрее хочется все сделать, нам быстрее хочется показать плоды нашей работы… Конечно, Съезд может изменить любое положение Конституции: что-то добавить, что-то изменить, дополнить. Но, товарищи, мы должны подумать о гарантиях, которые мы даём нашим людям. Если каждый год – два съезда, десять съездов за пять лет, то мы можем так наизменять Конституцию, что потом народ скажет: “А во что же нам верить?..”»[344].

Некоторые «горячие головы», не удовлетворяясь правом изменять Конституцию СССР, и вовсе предложили наделить Съезд народных депутатов СССР правом распределять государственный бюджет, искренне полагая, что вся власть действительно находится у Съезда и что такое решение руководство страны позволит принять[345].

Однако политические иллюзии и идеализм постепенно стали проходить. Теперь сами депутаты стали призывать Съезд заниматься не просто повальной критикой, а вносить конкретные предложения и принимать конкретные решения, поскольку «люди хотят видеть своих депутатов не только критикующими все и вся, но и активно работающими…»[346].

Однако чаще всего дальше призывов дело не шло.

О степени ответственности и профессионализма депутатов вполне можно судить по следующему факту. На IV Съезде народных депутатов СССР (декабрь 1990 г.) в Президиум Съезда поступила записка следующего содержания: «Уважаемые члены Президиума, к вам обращаются приглашенные и гости, присутствующие на Съезде. С чувством горечи и разочарования мы отмечаем, что в то время, когда решаются важнейшие, судьбоносные вопросы, добрая половина народных избранников совершенно не работает – читает газеты, бродит в курилке либо дремлет в удобных креслах. Идёт уже четвертый Съезд, и пора бы научиться депутатам эффективно работать во время заседаний, более ответственно относиться к своему долгу»[347].

Этого-то и добивалось руководство страны, организуя «управляемый хаос»: дать юридически огромную власть людям, к ней неподготовленным, и затем, использовав их, добиться принятия нужных решений, выдав их за «глас народа».