«Все три – мимо». Выходит, я ошибся со своей версией».

– Капитан под горячую руку тогда разного наговорил Козулину, – продолжал Темир. – Потом просил прощения. У вас говорят: «Слово – не воробей». А у нас говорят: «Словом в лицо – кнутом по спине». Если так судить, много шрамов должно на спине у Вани остаться.

«Достаточно ли много для того, чтобы Козулин решился убить матроса?» – подумал Бабкин, глядя в коротко стриженный затылок радиста.

«На берег мы высадились втроем: я, капитан и Сергей Бабкин. Моторку прислали из порта, Муромцев договорился. Надо отдать местным должное: когда капитан сообщил о происшествии, очень сочувствовали и сами предложили довезти до городка и обратно, а денег не взяли.

Мало кто задумывается над тем, что будет, если человек умрет на борту корабля. Если это океанский лайнер, тут все просто: у них есть большие холодильники, куда можно при желании легко запихать две дюжины покойников, а если утрамбовать хорошенько, то и все три. О таком особо не рассказывают, но у нас-то все знают: каждую кругосветку на лайнере мрет пара-тройка человек из пассажиров. Все потому, что старичье рвется путешествовать – ну и кое-кто отправляется на тот свет, едва поднявшись по трапу.

На небольших кораблях все по-другому. Холодильников, таких огромных, чтобы туда тело убралось, на них нет. А значит, и у нас тоже, потому что «Мечта» по морским меркам – средних размеров парусник.

Понимаете, к чему я? Негде нам было Антоху хранить.

В таких случаях тело сгружают на берег. Капитан своей властью проводит расследование, выносит решение и связывается с соответствующими службами в ближайшем населенном пункте. У нас все это прошло без задержек. Все формальности были улажены очень быстро, Муромцев подписал нужные бумаги.

Оставалась самая тягостная обязанность: переправить труп в морг при местной больничке. Чтобы потом близкие, которые за ним прилетят, нашли тело в сохранном виде, а не испортившимся на жаре. У Антохи из родни была одна-единственная тетка, и она, кажется, не слишком горевала, услышав от капитана ужасную новость. Но заявила, что хоронить на чужбине не разрешает, сделает все сама, честь по чести.

По мне, так правильнее было бы предать его земле здесь. Но меня никто не спрашивал.

Эх, Антоха, Антоха…

Бабкин сам вызвался нам помогать. Остальные были совсем в растрепанных чувствах, включая команду. Темир вроде держался, а как пришла пора грузить тело, расклеился так, что Козулин его увел к себе. Про Нафаню и говорить нечего. Артема мы оставили с пассажирами. Так что помощь этого смурного мужика оказалась очень кстати.

Когда в больничке мы закончили с печальными нашими обязанностями, то, не сговариваясь, пошли до причала пешком. Брели в полном молчании по пыльной дороге. Не знаю, о чем Муромцев с Бабкиным думали, а у меня почему-то вертелись в голове обрывки из разговора двух местных полицейских, подслушанного в участке.

Я ведь говорил, настоящий моряк на любом языке пару слов поймет. А эти парни еще и руками махали, облегчая мне задачу. Видать, их не на шутку поразило то, что случилось. Только относилось это вовсе не к нам с Антохой.

«– Пять миль вплавь… – Задержать бы! – А основания? – Если не врет, надо дело заводить… – Может, псих?»

«Трэлос» – сказал один из них, это я хорошо разобрал, а трэлос – это и есть сумасшедший. Второй ему возражал, что, мол, не слишком тот похож на безумца.

Пять миль вплавь – это получается чуть меньше десяти километров. Даже если бравые парни преувеличили, все равно выходит изрядно. Что же это за спортсмен такой?

За этими мыслями я не заметил, как Муромцев срезал путь. Мы завернули за угол потрепанной гостиницы и сразу оказались напротив причала.

Море к вечеру вобрало в себя всю синь, которая щедро разлита богом в этих краях. Небо над ним было светлое, и облака растворялись в нем, как в воде. И под этим нежным белым небом на самом краю дощатого причала спиной к нам стоял человек.

Бабкин сделал несколько шагов, вступил на пирс – и окаменел.

Он не издал ни звука. Просто молча смотрел на эту спину. Но я знал, чем хотите могу поклясться, знал, что он кричит про себя. Потому что я уже слышал один раз этот крик.

Так что я знал и то, как зовут этого парня.

Макар, вот как».

Сидеть в каюте оказалось выше Машиных сил, хотя Артем Диких попросил всех оставаться у себя. Старпом сказал перед ними правильные слова, полные одновременно сожаления о произошедшем и ободрения. Она не смогла бы повторить ни одной из его гладких обтекаемых фраз, но судя по тому, что Кира перестала плакать, речь Артема все-таки возымела действие хоть на кого-то.

Оказавшись в четырех стенах, Маша сначала безуспешно пыталась подремать. Потом ходила туда-сюда. Затем села у столика и смотрела в иллюминатор. Там подпрыгивали и перекатывались толстые гладкие волны. Маша провожала их взглядом, пока ее не начало тошнить.

Тогда она встала и вышла из каюты.

На палубе никого не оказалось. Все остальные пассажиры, очевидно, выполнили просьбу Артема. Она прошла на бак и встала на носу, одной рукой держась за туго натянутые ванты, не замечая слез, текущих по щекам.

Мальчик был самым юным из них всех, даже моложе Стефана. Немножко бестолковым, немножко ленивым, очень славным, добрым и услужливым. Вместе с Боцманом учил их безопасности на судне. Как же могло получиться, что он сам так грубо нарушил правила?

Как вообще могло получиться, что он мертв?! На долю секунды в воображении Маши мелькнула мысль, что все это – розыгрыш, злая шутка команды, как поначалу предполагал Сергей о покушениях. Захлопает в ладоши капитан, все выйдут из-за мачт, и Антоша, алея от неловкости, будет кланяться и срывать аплодисменты за отличную игру.

Но стоило ей вспомнить, что Сергей отправился на остров вместе с капитаном и Яковом Семенычем, и эта успокоительная иллюзия растаяла как дым. Юноша умер, и сколько бы она ни твердила себе, что не верит в его смерть, это ничего не изменит.

Маша села на палубу, уткнулась лицом в колени и заплакала. Она оплакивала бедного мальчика, оплакивала себя и Сергея, оплакивала Макара Илюшина.

Бригантина «Мечта» несла ее вовсе не к далеким берегам теплых островов – она несла ее к тихой, робкой надежде, что все понемногу наладится, восстановится, и если и не будет так, как раньше, то хотя бы лучше, чем сейчас.

Не будет, теперь это стало ясно. Смерть матроса перечеркнула ее мечты. Их плавание закончилось, не успев начаться, на самой трагичной ноте, какая только могла прозвучать в этой музыке ветра и снастей.

Все вернется на круги своя, и опять пойдут дни, разведенные с молчаливым горем пополам. Будь ты проклят, Илюшин, плакала Маша, как ты мог его бросить? Как ты мог умереть?! И ведь даже умер ты бессовестно, в своем стиле, не оставив ни намека, ни подсказки! Ушел, как гость, по-английски. А несчастные хозяева бродят по саду и выкрикивают твое имя, не веря, что ты давно закрыл за собой дверь.