– Поэтому, если бы я тебе позвонила и сказала, что скучаю…

– Конечно, уже вылетел… Прости, но куда?

– Ну… Давай – в Оклахому.

– Давай.

– И тут у тебя, как раз над пустыней в Неваде отказывает управление. Штурвал гикнулся.

– Ага, гикнулся. Подучи географию Северной Америки. Какой дебил полетит в Оклахому из Небраски через Неваду? Там Канзас пересёк – и всё. А в Неваду – это ещё пол-Америки. На одномоторном самолёте фиг дотянешь.

– Ну Даня! – она хлопнула ладошкой по столу. – Мы же интересную историю придумываем! Какая разница! Почему в американском фильме новый злой российский президент, задумавший заморозить свой народ, спрятал все запасы нефти и газа под Кремль, но как они там поместились – зрителей не волнует, волнует, победит ли главный герой, а ты тут географию собрался преподавать! А в другой ленте родовитого новгородского боярина XV-го века звали Дмитрий Вячеслав Абрамович Дзержинский! И русские фамилии придумывают такие, что язык сломаешь – Левертов, Прибылов, Сахарин!

– И чем закончился?

– Кто, что?!

– Фильм.

– Какой именно?!

– С нефтью.

– В Москву прилетели ФБР-овцы и всех спасли. А герой оказался круче всех.

– Хорошо, не проблема, – согласился он, сделал глоток воды и продолжил: – На конференции я выпил того самого сорта виски, наклюкался крепенько, и в полёте начали двоиться показания приборов. Ну и, дул сильный восточный ветер. Занесло, так сказать. Сначала «занесло» на конференции, а потом занесло в Неваду.

– О, так много лучше.

– Смотрю: Лас-Вегас! О, фишечки-картишечки…

– Даня!

– Ладно. Лечу над пустыней. А так как я был сильно выпивший, то я вниз и выпал.

– Ты бы разбился.

– Нет, а я летел так низэнько-низэнько. Метров пять от силы над землей.

– Данила, долго! Ты тянешь, ты просто не хочешь отвечать на вопрос!

– Нужен ответ?

– Да!

– Я бы не стал душить – ненадёжно. Я бы огляделся вокруг, нашёл старый, но ещё крепкий кокос, когда-то упавший с пальмы, поднял его над собой, и с такой силой швырнул в голову прилёгшему отдохнуть путнику, что к чёрту раскроил бы ему череп! – и, сказав это, Ноан откинулся на спинку стула.

– Да… – чудо-девица скорчила гримаску и, опустив взгляд, принялась ковыряться в салате. – Страшный ты человек, Данила.

– Ага, страшный. А ты бы подождала-подождала меня, пропавшего без вести, месяца так два…

– Не меньше года!

– Ух, и верю…

– Ладно, месяца четыре.

– …И стала жить с тем самым садовником – ну, который молодой. Он бы смотрел мой телевизор, ходил в моих тапочках и ездил на моей машине.

– Даня!

– Что?

– Дай поцелую!

Он перегнулся через стол, и она его сладко-сладко, немного дольше, чем требуют правила приличия пребывания в солидном месте, поцеловала.

– После фруктового салата у тебя и губы фруктовые, – произнёс он, сев на стул.

– Спасибо, милый.

– Вот. Если серьёзно – инстинкт самосохранения – очень сильный. Можно сказать, на втором месте…

– После какого это? – Даша искренне удивилась. – Что может быть сильнее?

– Как это? Инстинкт продолжения рода.

– Инстинкт размножения? Секс? – девушка хитро улыбнулась.

– Ну да.

– Не верю. Если бы мне предложили заняться самым-самым изумительным сексом на свете – ну, то есть с тобой – но сказали, что я после этого умру, я бы сбежала, и как можно быстрее, и как можно дальше.

– Ты бы – сбежала. А некоторые, даже примерно представляя последствия, всё равно лезут в омут.

– У тебя есть примеры?

– Миллион.

– Приводи.

– «Леди Макбет Мценского уезда», Лесков, «Красное и чёрное», Стендаль, «Анна Каренина», Толстой…

– В «Анне Карениной» совсем не секс, там любовь! И не знал там заранее никто, что она вдруг бросится под поезд…

– Причём тут поезд! Во-первых, любовь – это либо ожидание будущего секса, либо наслаждение от состоявшегося секса. Толстой, понятно, это слово не употребляет, у него – страсть. Да, у героев – страсть. Шмяк-шмяк, старое доброе «туда-сюда», понравилось, расстаться не могут. Во-вторых, знали они чётко, на что идут. Вронский загубил свою прекрасно складывавшуюся карьеру, Каренина лишилась положения в обществе. Они, заметь, этим очень дорожили. А когда пелена спала с глаз, начались ссоры и ненависть, потому что секс поднадоел, а прежнего образа жизни не вернуть. Плюс самым близким людям они жизнь если и не до конца сломали, то испортили крепко: она – сыну, он – матери. Ну и всё равно ведь закончилось ею.

– Кем – ею?

– Ею. Смертушкой. Героиня встретила Великую Безносую на рельсах, а герой специально поехал на Сербско-Турецкую войну, чтобы его там застрелили. Ну, или сабелькой…

– Нет! – и Даша отложила приборы в стороны, её очи бездонные засверкали. – Дошутились – я зла. Инстинкты, инстинкты… Люди жертвовали и жертвуют собою за идею, не знаю там, свободы от рабства, за Родину, без всяких инстинктов! И за любовь, кстати, – она показала ему кулак, – если надо!

– Вот! Вот! И гибнут-то – самые лучшие. Когда гибнут за идею – если это, конечно, не идея торжества ислама во всем мире с помощью пластиковой взрывчатки или счастья арийской расы с помощью холокоста – это же гимн мыслящему существу! Но я тебе что втолковываю? Общество никогда не станет однородным! Потому что ослеплённые идеей общего счастья, мира во всем мире, долой голод, свобода-равенство-братство, в конце концов, гибнут.

Кстати, небольшая ремарка. Ещё и неизвестно, что лучше – «героям бороться за свои геморрои», или постепенно улучшать общество, без взрывов и потрясений. Как говорил Достоевский, «когда всех без исключения людей хотят сделать добрыми, справедливыми и счастливыми, то непременно приходят к тому, что жаждут перебить их всех до единого». Впрочем, мы о другом – о готовности к жертве во имя чего-то.

Итак, герои гибнут, а те их соратники, кто выжил, всё равно остаются в меньшинстве. Потому что побеждают инстинкты. И живыми, и в большинстве, окажутся те, для кого важнее жрать-пить-трахаться, получать удовольствие, а не бороться за идею всемирного счастья. Если бы два человека в пустыне решили, что жить за счёт того, что умрёт другой, никто из них не сможет, что это аморально и нельзя такой камень в душе пронести через всю жизнь, погибших получилось бы двое. А так – один остался. Он смог продолжить свой род. Благодаря этому и существует всё человечество. Поэтому никогда и не будет коммунизма. В России хотевшие счастья всему миру герои полегли на полях всевозможных сражений, кто с внешним врагом, кто с внутренним, кто друг с другом, а кто сумел приспособиться – выжил. Выжил и дал потомство. А какое у таких людей может быть потомство? А то, что есть сейчас. Поэтому у вас такая жизнь.