— Так и быть, три с половиной, — согласился Миртен и полез за спрятанными в поясе в потайных карманах монетами. — Давай так: я сразу отдам Леррису пять причитающихся ему серебреников и два с половиной золотых тебе?

— Как находишь удобным, — отозвался Дитр без намека на одобрение или недовольство. Но пистолет из шкафа не вынул.

Миртен вручил мне пять серебреников, и я спрятал их в поясной кошель. Еще пять и два золотых он отдал Дитру, который проверил чистоту металла с помощью магии.

— Опасаешься хаос-подделки? — спросил я.

— На глаз ее не обнаружишь....

Видимо, удовлетворившись результатами проверки, Дитр кивнул, ссыпал монеты в железный ящик, привинченный к прилавку, и вернулся к нам:

— Что-нибудь еще нужно?

— Не здесь, — ответил я.

Миртен лишь пожал плечами.

— Коли так, желаю удачи... Особенно тебе, паренек. Слишком многие, даже среди молодежи, настроены против Черных посохов. Вас всегда было слишком мало, чтобы развеять недобрые слухи. Всего доброго, — и он отвернулся к прилавку.

Мы с Миртеном переглянулись и вышли.

— Слушай, Подпружная улица будет следующая впереди? — спросил я уже снаружи.

— Ежели карта в гостинице не врала, то так и есть. Счастливо, Леррис.

Миртен повернулся и зашагал в обратном направлении. Я же — в направлении Подпружной улицы. Мостовая между тем становилась все уже, и мне начинало казаться, будто верхние этажи зданий нависают над моей головой.

На камни мостовой внезапно упала тень. Я вздрогнул, однако тень исчезла так же быстро, как и появилось. Просто солнце на миг спряталось за тучкой.

До самого перекрестка мне не повстречалось ни одного человека, кроме нищего мальчонки, спрятавшегося при моем появлении за кучу мусора. Следующей — в полном соответствии с гостиничной картой — оказалась искомая Подпружная улица.

Она повела меня налево и вверх по склону. Он не был крутым, но мне все равно приходилось внимательно смотреть под ноги, поскольку многие плиты из красного песчаника раскололись, растрескались или сдвинулись с места. Подпружную явно мостили позже, с использованием более дешевого материала. Проулок, из которого я свернул, пусть узкий и запущенный, устилали старые, но прочные и лучше подогнанные гранитные плиты.

Одолев подъем приблизительно в сотню родов, я увидел выцветшую, облупившуюся вывеску с примитивными изображениями лошади, уздечки, седла и чего-то совсем уж непонятного (по моим догадкам — копны сена). Над этими художествами красовалась надпись:

«КОНЮШНЯ ФЕЛШАРА. ЛОШАДИ И СБРУЯ ВНАЕМ».

Серая дощатая дверь была открыта.

Глубоко вздохнув, я прошел узким коридором. Пол этого коридора представлял собой утоптанную смесь глины, конского навоза и еще неведомо какой дряни. Во внутреннем дворе находился загон без крыши, посреди которого была привязана лошадь с глубокой седловиной. А в дальнем конце — лошадка поменьше, а точнее сказать, — крупный лохматый пони.

Бородатый мужчина в выцветшей серой одежде попытался огреть пони кнутом и сам, в свою очередь, едва увернулся от удара задних копыт.

— А чтоб те в Хаморе сгинуть!

Пони ответил сердитым ржанием.

Я ощутил исходившую от конюха волну ненависти.

— Эй! Ты, что ли, будешь Фелшар?

— Ты, гаденыш лохматый, еще у меня получишь!.. — проворчал бородач, явно адресуя свои слова пони, и повернулся ко мне, изобразив на лице улыбку. Хотя внутренне он продолжал кипеть от злобы. — Фелшар в отлучке, скоро вернется. Меня Керкласом кличут. Чем могу служить? — голос его казался скользким, вроде масла в той бутыли, что стояла рядом со сложенными у коновязи седлами.

— Откуда мне знать, что ты можешь, чего не можешь? — откликнулся я, пожав плечами. — Мне вообще-то не помешала бы лошадь

Слегка ухмыльнувшись, Керклас смерил меня взглядом, нахмурился, завидев мой посох, и буркнул:

— В нынешнем году лошади дороги.

Я вопросительно поднял брови.

— В Кифриене засуха, в Спидларе — лютая зима... Много лошадей пало. Мало кто из путников смог вернуть взятых внаем животных.

— Сколько? — я кивнул в сторону лошади с провисшей спиной, казавшейся куда смирнее и покладистее норовистого пони.

— Пять золотых. И считай, что ты заключил очень выгодную сделку, — откликнулся Керклас. — Хотя фураж нынче дорог.

По правде сказать, мне вообще не хотелось иметь дело с этим малым. Пахло от него хуже, чем от скотины, а налитые кровью глазенки так и шарили по моим карманам. К тому же он врал, подобно большинству кандарских торговцев, приплывавших в Найлан. Правда, даже при моей возросшей способности различать гармонию и хаос я не мог определить, велика ли ложь и в чем именно она состоит.

— Путников нынче тоже не густо. Я вот один, и возможно, больше к тебе никто не заглянет. А стойла твои почти полны.

Последнее являлось моей догадкой, но, похоже, догадкой верной.

— Путники во Фритауне всегда найдутся, — проворчал Керклас.

— Скажи лучше, каких коней можешь предложить, — промолвил я, направляясь к мохнатому пони.

— Разных, хоть под седло, хоть вьючного, хоть боевого...

Но меня почему-то тянуло к мохнатому коротышке, на боку которого имелись рубцы от недавних ударов кнута. Отметив про себя этот факт, я попытался понять, чем этот пони мог так прогневать конюха. Животное как животное, без какой-либо порчи хаосом — во всяком случае, ощутимой.

Коротышка заржал, и я отскочил, чуть не получив удар копытом.

— Вот ведь подлая скотина, а? — воскликнул оказавшийся рядом со мной Керклас. — Пони, они такие — смышленые, но вредные и опасные. Тому, кто не шибкий знаток лошадей, лучше держаться от них подальше. Пойдем, я покажу тебе лошадок получше.

— Ладно.

Конюх отвел меня к ближайшему стойлу, где жевал сено гнедой мерин.

— Вот настоящий конь. Обучен для боя и не подведет в любом путешествии.

Я кивнул, присматриваясь к здоровенному, ухоженному коню. Изъянов на первый взгляд вроде бы не было, но что-то меня настораживало. Может быть, слишком велик? Или (мой взгляд невесть почему притягивали его уши) дело в чем-то другом?

— Сколько?

— Пятнадцать золотых.

Цена была разумнее той, что он запросил за клячу с провисшей спиной, но явно не по моему кошельку.

— А другие?

— Могу предложить кобылу. Резвая, выносливая, хотя не так хороша в бою. Восемь золотых.

Чудного окраса — вся в черных и белых пятнах — кобыла понравилась мне еще меньше гнедого.

— Еще?

Керклас подвел меня к стойлу, где с хрустом жевал пересохшее сено громадный жеребец.