— А что, она умерла? — спросил он, крестясь.

— Полагаю, что да, — ответил князь. — А вы, может быть, будете спасены.

— Увы, нет: рана смертельна. Но мое заявление все же поможет спасти барона, чтобы дети не остались круглыми сиротами. Передайте ему, что я прошу простить меня, — прошептал Заторский едва внятным голосом.

В эту минуту послышались величавые и удивительные аккорды, а в лицо князя повеял словно легкий, дивный аромат. Доктора окутал голубоватый свет, который принимал форму большого яйца, состоящего точно из какого-то студенистого вещества, а внутри него спиралью клубился черный дым и в нем витали гадливые существа, пытавшиеся присосаться к телу. Но над головой раненого горел яркий свет, а его лучи поражали мерзких тварей и прогоняли их.

Князь опустился на колени при виде этого зрелища и дрожал от невыразимого волнения, вызванного величавой музыкой, все еще звучавшей в комнате. Так вот она, вибрация добра, та великая гармония, создаваемая возвышенными и чистыми чувствами человеческой души. В этот миг в его ушах раздался тихий, как дуновение ветра, голос учителя:

— Действуй. Свет над ним — это излучение его добрых порывов: раскаяние в содеянном преступлении, прощение своего убийцы и любовь к детям тех, кто погубил его.

Заторский казался опять без памяти, но не обращая на это внимания князь взял чашу с водой и влил туда полложки из флакона. Вода порозовела и зашипела. Тогда он снял повязку, окунул в воду тряпку снова, наложил на рану, перевязал ее. Той же водой он обмыл лицо и руки раненого. Заторский открыл глаза и с видимым облегчением вздохнул.

— Благодарю, мне стало легче, но хочется пить, — прошептал он.

Князь приготовил питье с примесью данного адептом лекарства и напоил Вадима Викторовича, который закрыл после этого глаза и как будто уснул.

Окончив укладку вещей Мэри села у стола и пробовала читать: спать ей не хотелось и ее мучила слабая, но непреодолимая тоска. Она выпила успокоительных капель, но и это не помогло. Напрасно убеждала она себя, что если уже завоевала счастье, то глупо беспокоиться: ведь завтра она будет далеко от ненавистного замка, а он от поганой бабы. Но никакие соображения не помогали: тревога не проходила, а все усиливалась.

Наконец, она принялась обдумывать планы на будущее и среди этих розовых мечтаний заснула в кресле тяжелым, тревожным сном.

Она не слышала, как в комнату влетела растерянная, с блуждающими глазами Паша и очнулась только, когда та тряхнула ее за руку.

— Барышня, проснитесь. Страшная беда стряслась! Барон убил жену и доктора! — кричала она размахивая руками.

Мэри вскочила, широко раскрыв глаза и цепляясь за стол, чтобы не упасть.

— Доктор умер?! — пробормотала она, хватаясь за голову.

— Собственно говоря, они, может быть, и не померли, а только очень плохи: да с ними князь. А вот барыня, несмотря на все наши старания, не приходит в себя. Двое верховых уже поскакали в Ревель за докторами: от них все узнаем, — говорила Паша.

— Где Вадим Викторович? — спросила Мэри.

— В своей спальне. Ой, ой! Какой несчастный день. А вы еще не знаете, барышня, что Аким-то ведь задушил бедную Феню, — рыдала Паша.

Но Мэри, не слушая более, уже бежала в помещение доктора.

Стрелой пронеслась она по кабинету, не заметила даже все еще лежавшего в кресле барона и, не спросив можно ли войти, влетела в спальню. От лампы под зеленым абажуром в комнате был белесоватый полусвет и на подушках смутно вырисовывалась бледная голова раненого. Мэри упала на колени у его изголовья и прерывающимся голосом крикнула:

— Вадим Викторович!..

Заторский открыл глаза, и на его лице появилось выражение отчаяния и глубокого страдания.

— Мэри, бедная Мэри… Счастье казалось так близко, но ему не суждено было осуществиться. Я несу возмездие за свое злодеяние, — проговорил он, слабо пожимая ей руку.

— Если вы умрете, я тоже умру, но прежде убью подлую женщину, погубившую вас, — ответила дрожавшая, как лист, Мэри.

Она встала, нагнулась к нему и в черных глазах сверкнула такая отчаянная ненависть, что доктор вздрогнул.

— Мэри, прочь такие слова и чувства, они причиняют мне страдание. Кроме того, обещайте мне, никогда и никому не обнаруживать подозрение, будто я погиб от руки барона. Перед людьми и правосудием я убил баронессу и себя, а потому, никто не должен и сомневаться в этом.

— Нет, я обвиню его! Пусть он несет позор и последствия своего преступления. Было бы глупо щадить негодяя, разбившего мою жизнь! — вне себя крикнула Мэри.

— Мэри, это моя последняя воля. Неужели вы откажете мне?! Лиза и Борис не виноваты. Неужели вы хотите сделать их круглыми сиротами? Не отягчайте мне последние минуты и обещайте уважить мое последнее желание.

Страшная борьба была видна на расстроенном лице Мэри, потом, побежденная умоляющим, устремленным на нее взглядом, она прошептала:

— Обещаю, — и судорожно заплакала.

— Благодарю. Это обещание — лучшее доказательство любви, какое вы можете мне дать, и я невыразимо счастлив. Не плачьте, дорогая, время исцеляет всякое горе, а Бог еще пошлет вам счастье с более достойным человеком. Теперь поцелуйте меня: мне сладко будет умереть с вашим невинным поцелуем на устах.

Без колебания Мэри склонилась к нему и в долгом поцелуе их души будто слились и клялись в верности.

— Я не полюблю другого и не забуду этого мгновения, — тихо сказала Мэри.

Но волнение ее было слишком сильно, она зашаталась и упала бы, не поддержи ее князь.

— Дайте ей скорее сонных капель, — заволновался доктор, пристально глядя на Мэри, которая, казалось, была в нервном припадке.

Почти насильно заставил ее князь выпить капель, но увидев, что она окончательно ослабела, он взял ее на руки, как ребенка, отнес в ее комнату и позвал Пашу.

Возвращаясь обратно к Вадиму Викторовичу и идя кабинетом, князь заметил, что барон пришел в себя: он сидел, глядя тупым и растерянным взором на лужи крови на полу.

Князь подошел к нему.

— Бедный друг мой, опомнитесь и постарайтесь успокоиться, вам это необходимо. А сделанного не переделаешь.

— Оба умерли? — тихо спросил барон.

— Она да, а он еще жив, но рана смертельная. Несмотря на свою вину — он великодушен и добр. Очнувшись, он спросил у меня бумагу и перо: я думал, что он захочет составить завещание, но вместо того, доктор написал заявление, что будто бы умышленно убил баронессу и сам застрелился, а это избавляет вас от суда людского.

— Не могу принять его великодушия, — протестовал барон.

— Вы обязаны принять его ради ваших детей. Вы — отец, и не имеете права делать их круглыми сиротами, лишить честного имени и еще громче разгласить семейный скандал.