экипаж. Даже я слышала, что царь Понта не друг Рима, разве он не друг врагов Рима? Но в конце концов на корабле остались только мы втроем. Мы могли только поставить парус и идти по ветру, надеясь увидеть землю: Крит, или Кипр, или что пошлют боги, откуда мы могли бы добраться до Киммерии. Но мы обнаружили, что двое мужчин и женщина в такую погоду не успевают даже вычерпывать воду. – Она устало улыбнулась. – Мы спорили, нужно ли попытаться высадиться на этом острове, рискуя крушением и пленом у римлян, или проплыть мимо – если получится. Но ты изменил положение, господин капитан, и мы обращаемся к твоему гостеприимству.

– Разве раб может просить гостеприимства? – спросил Арпад. – А если он восстал и, вероятно, убивал… А ты бы считала волка своим гостем? – Он погладил подбородок. Корабль, подумал он, несомненно, будет считаться спасенным им; власти Родоса получат свою долю, но и он кое-что получит. Если он не станет предъявлять права на двух мужчин, губернатор порта заставит их работать, или убьет их, или передаст их римлянам – что говорит закон, а на девушку может не обратить внимания. Под этим лицом с вздернутым кончиком носа острый ум, а в этом маленьком худом теле горячая душа; она могла бы сделать остаток пути интересным для капитана Арпада, а дома, подкормив ее, чтобы она соответствовала восточным вкусам, он получит за нее хорошую цену.

Она слушала его, и ее щеки потемнели скорее от гнева, чем от страха. Она произнесла несколько резких латинских слов. Алан заворчал и огляделся. Охранник мечом кольнул его в волосатый бок; ему никогда не преодолеть два ярда до горла Арпада. Он что-то сказал рослому человеку с пустым лицом; тот пожал плечами. Митра! [Бог солнца, один из главных индо-иранских богов. – Прим. пер.] Неужели ему вообще все равно? Что ж, когда оковы сбрасывают, некоторые сходят с ума.

Арпад, заинтересовавшись, стал слушать внимательней. И услышал, как рыжебородый сказал:

– Но Эодан, диса, они нас освежуют!

– Значит, так хотят Силы, – мертвым голосом ответил высокий.

Девушка, Фрина, топнула и крикнула:

– Я думала, что иду за мужчиной! А теперь вижу ребенка! Ты сидишь, как деревянная жаба, и не хочешь рукой пошевелить, даже ради товарищей…

В холодных зеленых глазах мелькнул призрак гнева. Тот, кого зовут Эодан, сказал:

– Ты лжешь. Я отработал свою долю за эти несколько дней, старался держать корабль на плаву. А если мне все равно, потонем ли мы или нет, это мое дело.

Она прижала кулаки к бокам, посмотрела на него и сказала:

– Но ты делаешь это делом всего мира! Я понимаю, ты страдал, когда погибла Викка. Думаешь, я не могу представить себе, что человек, который мне дорог, умирает у меня на руках? Я ничего не сказала, когда ты изготовил для нее плот, хотя нам с первого дня нужна была твоя помощь; когда ты уложил ее с римским мечом и ее кинжалом, хотя они были нужны нам; когда ты вылил масло, которое могло кормить нас; когда ты рисковал жизнью, отталкивая плот и поджигая его, и когда ты выл, глядя на отстающий горящий плот. Человек должен повиноваться собственному внутреннему закону или не быть человеком. Но с тех пор? Говорю тебе, это перестало быть только твоим горем. А ты своим молчанием и своим равнодушием показываешь всему миру и всем богам, как ты страдаешь!

Переросший сопляк! Если хочешь принести своих товарищей в жертву ее духу, делай это как мужчина, своими руками!

Арпад сделал знак охранникам.

– Уведите их и дайте им еду и сухую одежду, – сказал он. – Мужчин свяжите, а девушку потом приведите ко мне.

Рука легла на плечо Эодана. Он нетерпеливо отбросил ее и шагнул к капитану. Его худое лицо было напряжено и яростно.

– Ты смеешь обращаться с кимвром, как с рабом? – сказал он.

– Хой!

Охранники приблизились. Эодан ударил кулаком. Один отскочил с разбитым ртом. Другой в неуверенности остановился. Тьёрр заворчал и потянулся за молотом на полу. Оставшиеся два охранника заставили его отступить, но помешать Эодану не могли.

Рука так сжала тунику Арпада, что тот подавился. Длинная голова склонилась к нему.

– Ты, мелкий плюющийся трус! – сказал Эодан. – Не знаю, самому ли задушить тебя или попросить сделать это ради меня твоего царя. Думаю предоставить ему это удовольствие.

Арпад содрогнулся и жестом приказал охранникам отойти. Ему приходилось видеть царей, и не было сомнений, что этот человек ведет себя по-царски. Прирожденный царь ведет себя так, словно люди должны разбивать головы о землю перед его ногами. Эодан стоял невооруженный, почти обнаженный и медленно тряс его в такт своим словам:

– Теперь слушай. Я сын вождя кимвров Боерика. Я поссорился с богами, которые плохо обошлись со мной, но это не меняет того, кто я есть. Я ищу царя, чтобы передать ему свое послание. Так как твой корабль случайно подобрал меня, я первым погорю с твоим правителем. Повинуйся мне, и, возможно, я прощу твои слова, сказанные по незнанию. Так!

И он бросил Арпада на пол. К нему бросились охранники, окружили щитами и подняли лезвия. Они выжидающе смотрели на капитана. Арпад встал.

Никогда нельзя сказать заранее. Если это человек безумен, возможно, он ходячий голос… кого-то… или так много чужеземных племен, и принц одного из них может быть захвачен и… великий Митрадат может заинтересоваться таким человеком, он ведь интересуется всеми царствами на земле. А может, царь прикажет обезглавить Эодана, но его раздражение не станет виной Арпада, потому что он привез этого человека, только чтобы позабавить царя. Риск не так уж велик. А если рослый варвар требует, чтобы с ним обращались, как с гостем, это нетрудно: каюта посла пуста…

– Мой возвышенный господин, который знает все государства, примет решение, – сказал Арпад. Его латинский всегда соответствовал произносимым титулам. – Мы попросим его августейшей аудиенции.

XV

Приятно смотреть на южный берег Черного моря, на красные утесы и зеленые долины с их множеством ручьев, впадающих в темные, как вино, воды; над головой плывут ослепительно белые облака, и гром гремит с Кавказа. Синоп расположен на небольшом полуострове примерно на полпути между Византием и Колхидой. Эта древняя греческая колония теперь стала столицей царей Понта.

Эодан стоял на носу с Тьёрром и Фриной, глядя, как растет город; они входили в гавань, и вскоре мраморные колонны и многоцветные сады уступили место ежедневной рабочей суматохе: в гавани стояли корабли с половины всего Востока. Он хорошо