Удивительно, но пьяницу никто не трогал, прохаживающиеся неподалеку полицейские даже не взглянули на выпивоху. В Нью-Йорке ему грозило бы как минимум нарушение порядка с приличным штрафом и общественными работами по уборке блевотины сверстников где-нибудь в окрестностях Гарлема.

Черт знает, что тут творится, – подумал Джеймс, закуривая сигарету. До визита Дэйва Фрэнкуотерса оставалось одиннадцать минут. На самом деле, ему совсем необязательно было появляться здесь, работавшие на ЦРУ гейши потом передали бы все, что им удалось выудить из клиента, получив взамен приличную сумму. Но он не знал, куда пойти вечером в Токио, он хотел быстрее выполнить задание и покинуть это место, город ему решительно не нравился, Джеймс чувствовал себя паршиво, не в своей тарелке, то и дело он озирался и ему чудилось, что каждый встречный япошка таращит на него глаза.

Кабаяши, входивший в совет Токийского отделения якудза Ямагути-гуми, официально располагавшегося в центре Токио, имел почти неограниченную власть. И когда ему доложили о подозрительном господине, летевшем тем же рейсом, что и Дэйв Фрэнкуотерс, он подумал, – кто-то из конкурентов мистера Фрэнкуотерса хочет сорвать сделку.

Он не стал спрашивать согласия гостя и просто отдал приказ ликвидировать шпиона. Источник в полиции сообщил, что агент Джеймс Лист официально работает на финансовое управление США, занимающееся расследованием фальшивомонетничества. Также он добавил, что в мандате агента из США прописано сотрудничество с японскими властями, но он не выказывал таких просьб. Из чего можно сделать вывод, что он ведет какое-то частное расследование, выполняя поручение могущественного государственного деятеля, обеспечивающего ему столь серьезное прикрытие.

Кто же направил правительственного агента вслед за Дэйвом Фрэнкуотерсом, – этот вопрос занимал Кабаяши больше всего.

Он распахнул дверь элитного массажного салона перед Дэйвом.

– Проходите, будьте не гостем, но хозяином, – сказал Кабаяши разуваясь.

Тотчас из полутьмы выплыли две гейши неземной красоты – тонкие, очаровательные, невесомые, – окружающий их аромат казался тоньше розового цвета в утренней росе. Дэйв почувствовал легкое головокружение. Он хотел что-то сказать, но тонкая рука с длинными пальцами легла на его рот.

– Не сейчас, – прошептал голос.

– Света, дорогая, привет! Ну как ты, как малышка? – Ларин звонил жене все утро, она не снимала и не отвечала на СМС, но после того, как Комарова скрылась из виду, трубка наконец-то откликнулась: – Черт, я все утро звонил!

Слышно было, как по проводам, соединяясь в одну звенящую от напряжения ноту, в следующее же мгновение разделяясь на десятки голосов, доносятся крики только что рожденных малышей.

– Дима, – сказала она, – привет! Телефон разрядился, а я тут совсем ориентацию потеряла, дети орут, не заметила. Да и самочувствие пока так себе, хотя уже получше, конечно. Не выспалась, все болит.

Он не знал, что сказать, как ее подбодрить. Олег родился, кажется, уже целую вечность назад, и он совершенно забыл – как именно это происходило. Легкое волнение шевелилось внутри груди, покалывало в животе и спускалось к ногам, делая их тяжелыми и непослушными.

– Света, я… я люблю тебя. Ты молодчина, хочу обнять, и малышку, но не пустят ведь.

– Не пустят. Я писала ночью, ты не отвечал, – ее слова звучали с укоризной, хотя и без злости.

Ларин посмотрел на стопку тетрадей перед собой, криво стоящие парты, шевелящуюся ветку растения над головой.

– Я нашел новую работу, теперь будет полегче. Обещаю.

– Работу? Неужели ты согласился на предложение Виктора? – он почувствовал в ее голосе облегчение и… надежду.

Заорал звонок на первый урок второй смены. По привычке Ларин дернулся, телефон чуть не выпрыгнул из его рук.

– Ты в школе?

– Да, заканчиваю. Когда к тебе можно заехать?

– Пускают с пяти до семи, но выходить нельзя, собери немного фруктов, йогурты, может быть, орешки, если хватит денег, миндаль… – она помолчала. – Так что за работа, ты не ответил?

– Почти у Виктора. Но не у него. Гораздо лучше.

– Лучше?! Как это понять? Почему не у Виктора? – он услышал ее протяжный вздох. – Олег, это такой шанс для нас…

– Знаю, дорогая. Я нашел работу получше.

– Не говори лучше, – сказала она. – Боюсь, мне не понравится. Я звонила Марго, они накупили всего. Ты бы слышал, как она переживает за малышку, я сама с ней чуть ли не реву, хотя что реветь, все же отлично. Так ведь?

– Да, все прекрасно, – сказал он.

Я продал машину, у меня чуть не украли деньги, потом едва не убили, и если бы не случайный прохожий, который оказался одним из самых паршивых учеников нашей школы, лежать мне сейчас в холодном продолговатом ящике из нержавеющей стали. Да, чуть не забыл, того наркомана, что спер мои деньги, мы убили, вернее, убил Денис Скоков, не специально, конечно, потом я сжег труп этого наркомана по кличке Поляк в собачьем крематории. Да-да, том самом, где пару лет назад закончила жизнь Фрида. Кстати, отвечаю на твой вопрос, – я устроился на самую прекрасную работу в мире, – ночным сторожем в нашей чертовой школе.

Это работа мечты, я в этом уверен.

Ты еще не хочешь убить меня, милая?

У него участилось сердцебиение, картина прошедших суток встала во всей ужасающей реальности, и если до этого он только мечтал, как выберется из вечной грязи и заживет по-человечески, сделает сносной жизнь родных, которые не будут облизываться при появлении на экране телевизора рекламы горящих путевок и говорить что-то вроде: «Там слишком жарко и душно, к тому же грязно, разве это стоит таких денег? Лучше побудем дома в Москве, здесь полно мест, куда можно сходить». Но они, естественно, никуда не ходили. В магазин по вечерам, за продуктами, иногда в близлежащий молл – развеяться, на витрины поглазеть. Если повезет, что-то купить на распродаже.

– Я возьму Олежку, мы заедем вместе. Твои окна выходят на улицу?

– Да, палата на третьем этаже, двухместная. Я пока тут одна, так что нам хорошо, свободно. Конечно, приезжайте. Волнуюсь, как он воспримет.

– Он молодец, – сказал Дима.

– Я знаю. Все равно, волнуюсь, – Света говорила тихим уставшим голосом.

– Ты слышала, что каждый день в мире рождается десять тысяч детей? И наша красавица может оказаться семимиллиардным жителем планеты, – он прочитал об этом в интернете, когда искал молокоотсос, Света попросила купить прибор к ее выписке.

– Да? Я не знала этого. У семимиллиардного младенца есть какие-то льготы?

– Я думаю, ему… то есть, ей, вполне хватит хороших папы и мамы, чтобы о ней позаботились.

Она помолчала. Конечно, Света думала точно так же, только вот что значит это его – «позаботились»? Он при своих умственных данных бьется, словно ночная бабочка в яркое окно, и не может попасть туда, на праздник жизни.