Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4. Алтер (Ашер Авраам Абба) Друянов (1870–1938), в 1900-05 гг. секретарь Одесского комитета по заселению Палестины, которую в первый раз посетил в 1906 г., но затем в 1909 г. вернулся в Россию. В 1909–1914 гг. был редактором журнала «Ha-olam», главного органа Всероссийской сионистской организации. Вместе с Х.-Н. Бяликом и И.Х. Равницким редактировал периодические сборники еврейского фольклора «Reshumot» (1918-26). В 1921 г. поселился в Эрец-Исраэль. Письмо к нему М.А. Осоргина от 5 июля 1930 г. см.: Хазан 2001: 291-94.
5. Написано на иврите: ‘главного бухгалтера, финансового контролера.
6. Меир Дизенгоф (1861–1936), первый мэр Тель-Авива.
7. Нам неизвестно, приобрел ли Рутенберг у Яари-Полескина собранную тем коллекцию газетно-журнальных вырезок. Судя по тому, что в RA данный материал представлен в большом количестве, возможно, на этот вопрос следует ответить положительно: вряд ли Рутенберг занимался подобной работой самолично.
Одновременно с этим укажем, что в Архиве Жаботинского (JI 208 р) имеется подготовленный Яари-Полескиным (пронумерованный и отпечатанный на машинке) каталог материалов о Рутенберге, появившихся в периодической печати, а также папка с газетными вырезками о нем. Каталог, который насчитывает 1339 названий, был подготовлен Яари-Полескиным после смерти Рутенберга: на титульной странице указаны даты его рождения и смерти: 1879–1943 (нужно: 1942).
8. Имеется в виду Тавфик Абу ал-Худа (Tawfiq Abu al-Huda; 1894–1956), иорданский политический деятель; глава Исполнительного комитета Трансиордании.
9. Moshe rabeinu (‘пророком Моисеем’) написано на иврите. Уподобление еврейских политических и общественных деятелей библейским патриархам и пророкам – распространенное клише в сионистской поэтической риторике. Ср., например, обычное сравнение основоположника сионизма Т. Герцля с Моисеем (см. об этом: Хазан 2001а: 68).
10. Здесь Вишняк дает сноску:
И на самом деле, когда появилась автобиография Вейцмана, в ней ни слова не говорилось об интеллектуальных достоинствах автора. Но все его окружение, самые выдающиеся единомышленники и коллеги, не исключая Теодора Герцля, были изображены более чем критически; что по существу, хотя и кружным путем, приводило к тому же самому.
11. Гершон Маркович Свет (1893–1968), русско-еврейский журналист. Учился в Киевском университете. После установления власти большевиков эмигрировал в Германию. В 20-е гг. жил в Берлине, где занялся журналистикой. Покинул Германию в 1933 г., до 1935 г. прожил в Париже, а затем перебрался в Эрец-Исраэль. Поселился в Иерусалиме. Издавал журнал «Musica Hebraica» (вышло два номера в 1938 г.), работал в редакции газеты «Ha-aretz», палестинским корреспондентом нью-йорской «Vorwerts». В1948 г. переехал в Нью-Йорк. Был постоянным автором «Нового русского слова», парижской «Русской мысли», тель-авивской «Ediot aharonot». Умер в госпитале Lenox Hill в Нью-Йорке.
12. Груш – монета достоинством в 10 миллим, 1/100 часть палестинской лиры, введенной в обращение в 1927 г.
После революции он отошел от нее и от России, целиком погрузившись в сионистское движение и строительство еврейской Палестины.
В книге «Из записной книжки беженца» С. Владиславлев вспоминал о том, как И. Бунин когда-то рассказывал
про принца Петра Ольденбургского, что встретил его как-то у Фундаминского-Бунакова, где в то же время был Зензинов и другие эсеры. И принц, очень довольный этим обществом, восклицал: «Господи! Да какие вы все хорошие, симпатичные! Если бы Коля (Николай Второй) вас знал, все в России пошло бы иначе, не нужно было бы никакой революции» (Владиславлев 1963: 81).
Рутенберг не присутствовал на этой идиллической встрече, но вполне можно представить, что мог бы тоже показаться принцу «хорошим и симпатичным» и задним числом ликвидировать свои «грехи» перед самодержавием. Причем вовсе не за заслуги перед палестинской гидроэнергетикой, которой он занялся, отойдя от «русских дел», а именно за то, что, духовно (а по большей части – материально) оставаясь в обществе бывших друзей и единомышленников, сохранил глубокие чувства и «дум высокое стремленье», так поразившее Петра Ольденбургского при ближайшем рассмотрении.
В этой части книги мы намерены развеять одно устойчивое заблуждение относительно Рутенберга: по мнению ряда исследователей, оказавшись в Палестине и переключившись на сугубо национально-региональные интересы, он отошел от своих прежних связей, привязанностей и знакомств, а вместе с этим – от идей и настроений, которые разделял в течение предыдущей жизни. Ср. характерный образчик такого представления – в комментариях С.В. Шумихина:
После Октября уехал в Палестину отошел от политической деятельности, разрабатывал планы обводнения и электрификации юга Палестины (Амфитеатров-Кадашев 1996: 631).
Если касаться темы Рутенберга – «обводнителя» и электрификатора, то следует сказать, что его деятельность в равной степени распространялась по всей стране, а не только происходила на юге, но в данном случае речь не об этом, а о том, что его связи с русской эмиграцией вовсе не оказались прерваны и носили более сложный и многообразный, чем принято думать, характер.
Рутенберг регулярно бывал в Европе, в центрах эмигрантского рассеяния – в Париже, Берлине, Праге, Лондоне, и даже если эти визиты носили по большей части характер стремительных налетов – совершались спонтанно, попутно, проездом, это не отменяет самой его вовлеченности в жизнь определенной части российской диаспоры (а в ранние советские годы – не только диаспоры). Он постоянно встречался с друзьями прошлых лет, присутствовал на различного рода собраниях2, посещал концерты3 и вообще в глазах «русских парижан» был едва ли не равноправным членом эмигрантской колонии, лишь живущим в иных широтах.