нужд в установленном законом порядке». Это положение не распространялось на культовые здания, которые по-прежнему могли находиться лишь в пользовании религиозных объединений.

Косметические изменения, внесенные в законодательство о культах, не могли уже соответствовать изменившимся условиям и той роли, которую играли религиозные объединения и особенно религиозные центры в стране. Последние стали частью государственного аппарата и выступали в качестве одного из ведомств по контролю за жизнью верующих. Вопрос о необходимости принятия нового закона, регулирующего положение религиозных объединений и статус религии в СССР, обсуждался партийным руководством страны. С начала 1980‐х гг. велась работа над общесоюзным законом о свободе совести. Активная роль в подготовке законопроекта отводилась Совету по делам религий[533].

Перестройка (1987–1991)

Первые два года нахождения М. С. Горбачева на посту Генерального секретаря ЦК КПСС не принесли принципиальных изменений в вероисповедную политику в Советском Союзе. Тем не менее религиозные деятели и рядовые верующие возлагали определенные надежды на нового партийного руководителя[534]. В декабре 1985 г. Горбачев получил письмо от управляющего делами Московского патриархата митрополита Таллинского и Эстонского Алексия (с 1990 г. – патриарх Алексий II). В письме предлагалось пересмотреть действующее законодательство о религиозных объединениях. В ответе Совета по делам религий отмечалось, что церкви не следует поднимать такие вопросы[535].

Что касается лидеров муфтиятов, то они оказались менее подготовленными к тем возможностям, которые перестройка открыла для исламских религиозных объединений. В некоторых регионах (прежде всего, в Средней Азии и на Северном Кавказе) муфтии не полностью контролировали религиозную ситуацию. Неслучайно на заре перестройки были приняты два постановления ЦК КПСС: «О дополнительных мероприятиях в связи с активизацией в странах Азии и Африки так называемого „воинствующего ислама“» (21 октября 1985 г.) и «Об усилении борьбы с влиянием ислама» (18 августа 1986 г.). Постановления было ответом на активизацию исламского фундаментализма в республиках Средней Азии в 1970–1980‐х гг. и отражали опасения партийного руководства страны, что на мусульман Советского Союза будет оказано негативное влияние из‐за рубежа.

Значительная часть религиозной деятельности в Средней Азии и на Северном Кавказе осуществлялась на нелегальной основе. Так, по словам председателя Совета по делам религий К. М. Харчева, в 1988 г. в СССР действовало около 5000 незарегистрированных («самопровозглашенных», как он их называл) мулл[536]. Многие из них не имели соответствующей подготовки и знаний и могли отправлять лишь основные обряды. Но та же проблема существовала и в рядах зарегистрированных служителей культа: из 1700 человек только 300 имели какое-либо специальное религиозное образование[537].

В 1987 г. председатель (с 1984 г.) Совета по делам религий К. М. Харчев фактически констатировал бессилие СДР в борьбе с неофициальными (внемечетными) религиозными практиками, в том числе с так называемым параллельным исламом[538]. Одной из причин такого положения дел называлось «сокращение сети зарегистрированных религиозных обществ» в конце 1950‐х – начале 1960‐х гг.[539] Харчев заявил о намерении СДР принять решительные меры в борьбе с «параллельным исламом», но это было скорее декларацией о намерениях, чем реальной программой.

Не меньшую готовность противостоять неофициальной религиозной деятельности мусульман демонстрировал республиканский Совет по делам религий при Совете министров РСФСР. Этот орган был учрежден в 1986 г. по инициативе ряда партийных чиновников[540] и ликвидирован в 1990 г. В качестве обоснования для создания российского СДР приводились следующие аргументы: сложность религиозной ситуации; многонациональный состав РСФСР; многообразие действующих религиозных организаций; появление так называемых новых культов и движений; потребность в профессиональном анализе процессов, происходящих в религиозной сфере, и выработке практических предложений для центральных и местных органов власти в их вероисповедной политике[541].

Фактически российский СДР не только дублировал функции общесоюзного Совета по делам религий, но и стремился усилить свое влияние за счет урезания функций последнего[542]. Существование двух параллельных структур с практически аналогичными функциями и не разделенной четко компетенцией приводило к тому, что чиновники в регионах (в том числе уполномоченные общесоюзного СДР) зачастую не понимали, с каким из двух Советов им следует иметь дело[543].

Конкуренция между двумя Советами со временем переросла в почти открытое противостояние. Таким образом, общесоюзный СДР в годы перестройки не только не смог укрепить свое положение в системе органов государственной власти, как того хотел его председатель К. М. Харчев, но, напротив, был ослаблен в результате искусственно созданной конкуренции с российским Советом. Кроме того, Харчев вынужден был противостоять консервативной группе в партийном руководстве, не желавшей изменений в вероисповедной политике в стране. Если добавить к этому стремление Русской православной церкви освободиться от опеки Совета и напрямую взаимодействовать с руководством страны, то можно утверждать, что судьба СДР была решена.

Как отмечалось выше, республиканский СДР пытался играть активную роль в борьбе с неофициальной религиозной деятельностью. Так, например, в аналитической справке «О мюридизме и мерах по нейтрализации его негативного влияния» от 5 мая 1989 г. духовным управлениям мусульман было рекомендовано привлекать последователей мюридизма, то есть членов суфийских братств, к участию в проводимых ими официальных мероприятиях. Такие меры рекомендовалось сочетать с идеологической работой, направленной на мягкое разоблачение мюридизма[544]. Одним из предложенных способов интеграции суфиев было назначение помощниками имамов членов тарикатов, лояльных советской власти[545].

Важным событием в истории вероисповедной политики СССР стала встреча Горбачева с патриархом Пименом (Извековым), организованная Харчевым[546]. По ее итогам была достигнута договоренность о формах государственной поддержки празднования 1000-летия крещения Руси[547]. И это при том, что всего несколько лет назад в научной и научно-популярной литературе подвергались резкой критике попытки Московского патриархата представить этот юбилей как общенациональный праздник, а не как чисто внутрицерковное событие[548].

О том, что православие уже де-факто приобрело особый статус в Советском Союзе, свидетельствует празднование еще одной круглой даты, а именно – 1100-летия принятия ислама в Поволжье и Приуралье[549]. Торжественные мероприятия проходили в августе 1989 г. Наряду с 1100-летием принятия ислама отмечалось 200-летие Оренбургского мусульманского духовного собрания. Принципиальная разница между 1000-летием крещения Руси и 1100-летием принятия ислама заключалась в том, что первый юбилей отмечался как общесоюзное событие, а второй – как региональное, ограниченное территориями двух автономных республик: Татарии и Башкирии[550].

Инициатором празднования 1100-летия ислама в Волго-Уральском регионе выступил муфтий ДУМЕС Талгат Таджуддин. Примечательно, что юбилей отмечали по исламскому календарю (по хиджре). По григорианскому календарю в 1989 г. исполнилось бы всего 1067 лет с момента принятия ислама волжскими булгарами. Это был важное событие не только для ДУМЕС, но и для его муфтия Таджуддина. Празднование юбилея позволило привлечь денежные средства от спонсоров из‐за рубежа, а сам муфтий смог повысить собственный авторитет