В: Это всё о ней?

О: Может быть. А хоть бы и о ней, что из того? Не я писала, не я печатала.

В: Думаешь, на Страшном суде с тебя от этого меньше спросится? Когда у вас в заведении впервые объявился тот, чьё имя я запрещаю вам произносить?

О: В начале апреля.

В: Прежде вы его не видели?

О: Нет. И век бы не видеть. Его привёл ко мне и представил человек хорошо мне знакомый, милорд Б. Он сказал, что Его Милость желает встретиться с Фанни, которая успела ему полюбиться. Но я уж и сама догадалась.

В: Как?

О: Дня за четыре до того лорд Б. запиской просил прислать Фанни к нему домой. Писал, что для друга, а что за друг, не сказывал.

В: Часто ли ваших девок забирают для непотребных занятий на стороне?

О: Только тех, что слывут лакомыми кусочками.

В: Эта была из их числа?

О: Была, прах её возьми.

В: Лорд Б., представляя приятеля, назвал его истинное имя?

О: Тогда он вовсе имени не поминал, а открыл мне его потом, с глазу на глаз.

В: Что было дальше?

О: Его Милость удалился к Фанни. И на следующей неделе ещё два-три раза.

В: Он был привычен к домам вроде вашего?

О: Как есть гусёныш.

В: Что это значит?

О: А это те, которые тороваты не в меру, прилепляются к одной девице и больше одной услуги у них не спрашивают, имя своё скрывают, уходят и приходят тайком. Вот таких мы и зовём гусёнышами.

В: А гусаки у вас закоренелые распутники?

О: Они.

В: И тот, о котором мы говорим, ещё не оперился?

О: Он выбирал одну только Фанни, имя своё от меня скрывал — вернее, хотел скрыть. И задаривал сверх меры.

В: Вас или девицу?

О: Обеих.

В: Деньгами?

О: Да.

В: Какие же обстоятельства привели к её исчезновению?

О: Как-то раз он объявил, что желает потолковать со мной об одном деле, сулящем обоим выгоду.

В: Когда это было?

О: Около середины марта. Он поведал, что приятель приглашает его вместе с другими распутниками в своё оксфордширское поместье, где затевается празднество. Каждый должен захватить с собою по шлюхе и, когда их всех перепробуют и решат, которая из них оказалась наиотменнейшей, привёзшего её ожидает награда. Придумали они и иные забавы, и все эти дурачества должны продолжаться две недели. Добавить время на дорогу туда и обратно — получится три. Он попросил меня уступить ему Фанни на этот срок и назначить цену в возмещение убытков, какие я понесу из-за её отсутствия.

В: Он не сказал, где располагается поместье?

О: Не сказал. Они скрывали свою затею из боязни ославиться на весь свет.

В: Что же вы на это?

О: Что этакого у меня в заводе не бывало. Он же был убеждён, что для меня это дело привычное: ему-де так сказывали. Я признала, что, если гость мне коротко знаком и если мы с ним столкуемся об условиях, я, бывает, отпускаю девицу к нему домой на ужин или для каких-нибудь увеселений. Но Его Милость я, мол, знаю слишком плохо, даже его подлинное имя мне неизвестно.

В: Он носил вымышленное?

О: Он называл себя мистер Смит. Но тут уж он открыл и подлинное — то, которое я уже слышала от лорда Б., и прибавил, что Фанни об увеселениях извещена, что она спит и видит иметь в них соучастие, однако оставляет последнее слово за мной. Я отвечала, что должна всё взвесить: где это видано — приступать с такими просьбами перед самым отъездом?

В: И как он принял ваши слова?

О: Просил взять в толк, что, как мне теперь известно, в рассуждении знатности он человек не последний и на бедность не жалуется. С тем и откланялся.

В: Об условиях вы не договаривались?

О: В тот раз — нет. Денька через два он вновь пожаловал к Фанни, а потом заглянул ко мне. К тому времени я уже порасспросила лорда Б., наслышан ли он о празднестве. Оказалось, наслышан и сам получил приглашение, однако ему препятствовали неотложные дела. Он ещё подивился, как это я до сих пор ничего не проведала. По его суждению, прогневить отказом такую высокую особу, как сын герцога, было бы неразумием, зато согласиться — прямой расчёт: за ценою он не постоит. Привёл и другие резоны.

В: Что за резоны, сударыня?

О: Такие, что после об этих дурачествах разблаговестят по всему свету и всякий, кто станет в них соучаствовать, прославится. А мистрис Уишбурн как раз отряжает туда двух своих девок — так вот как бы она меня не обошла.

В: Кто такая эта Уишбурн?

О: Выскочка одна. Недавно открыла заведение в Ковент-гардене.

В: Так он вас и уломал?

О: Так он меня одурачил. А чтобы такой одурачил, надо быть последней дурой.

В: Говорили вы об этом предложении с девицей?

О: У неё был один ответ: мне, дескать, всё равно, а впрочем, как скажете. А сама обманула, шельма продажная.

В: Как так обманула?

О: Да она с самого начала всё знала. Ишь навострилась корчить смиренницу — даже я поверила. А её уже подкупили.

В: Вы имеете тому доказательства?

О: Какие ещё нужны доказательства, раз она не вернулась? Уж я такие убытки через неё терплю!

В: Зато добродетель не в убытке. Я желаю знать, какую цену положили вы за её услуги.

О: Столько, сколько выручки она приносила за три недели у меня в заведении.

В: Сколько же?

О: Триста гиней.

В: Он согласился без торга?

О: Ещё бы ему торговаться! Триста платит, а десять тысяч крадёт.

В: Ну-ка язык свой прикуси! Что значит — крадёт?

О: Так ведь это же правда. Что ни говори, шлюха она была завидная: бесплодница, с хорошими манерами и в работе всего три года.

В: Хватит про это распинаться. Какая часть денег ей причиталась?

О: Девицы же полностью у меня на содержании: кормлю, одеваю, достаю бельё. Аптекарю плачу, когда с ними дурная болезнь приключится.

В: Что мне за дело до ваших хозяйственных забот! Я спрашиваю, сколько ей причиталось?

О: Пятая часть. А что подарят, то её.