Зато утром начался настоящий кошмар. Я проснулась от стука в дверь. Стучали требовательно – кулаком. Накинув халат, я, сумев подавить страх, открыла дверь. В коридоре стояли трое полицейских. Надо признать, вели они себя довольно вежливо, хотя вид имели непреклонный.

Главный с двумя маленькими звездочками на погоне козырнул, извинился и холодно сообщил, что меня желает видеть сам начальник полиции всемогущий Семен Карпенко. По этой причине мне надлежит в течение часа прибыть в управление.

– Только поспешайте! – предупредил меня офицер. – Пан начальник не уважают, когда опаздывают!

Я и сама не уважаю опаздывающих, но у меня спросонья возникла масса вопросов к грозному вестнику, и я уже собиралась их все подряд задавать, но тут же мой язык прилип к гортани, а глаза полезли на лоб.

Я увидела, как из соседнего номера вооруженные полицейские вывели обоих братьев Коробейниковых, закованных в наручники, и, подталкивая их в спины, повели по коридору к лестнице. Братья шли понурившись, глядя себе под ноги и сцепив зубы.

– Куда их?! – воскликнула я, не удержавшись.

Офицер смерил меня снисходительным взглядом и внушительно сказал:

– Куда следует! Вам того знать не положено!

Ничего себе, не положено! Несмотря на полное несходство характеров, я тем не менее чувствовала за них ответственность и просто так бросить братьев на произвол судьбы не могла. Однако в этот момент все мои благие побуждения ничего не значили. Против вооруженных служителей закона я была бессильна. Надежда была лишь на встречу с начальником. Я должна была приложить все силы, чтобы убедить его в невиновности Коробейниковых. Задача, откровенно говоря, практически невыполнимая, потому что арест кладоискателей мог означать только одно – на карабине нашли отпечатки их пальцев.

Полицейский офицер еще раз козырнул мне и ушел вслед за своими товарищами. А я бросилась в ванную, чтобы привести себя в порядок. Через десять минут я уже была готова. Но, прежде чем покинуть отель, я забежала к Виктору. Его, к счастью, не арестовали – хотя в воображении я уже успела нарисовать самые страшные картины. Выяснилось, что его даже не пригласили к начальнику, хотя выглядело это несколько странно, поскольку мы с самого начала не скрывали, что являемся одной компанией.

Я велела Виктору ждать меня в гостинице, а в случае моего невозвращения отправлять телеграмму Кряжимскому. Правда, мне самой не очень верилось в столь неблагоприятный исход. Все-таки если бы меня хотели арестовать, то прекрасно могли сделать это и раньше.

Еще до того как покинуть отель, я смогла убедиться, что более никого из постояльцев не коснулись карательные меры. Все были на месте – и супружеская пара по фамилии Габбе, и наш злой гений Куницкий.

Профессор даже попытался завязать со мной светский разговор, но я увильнула, сославшись на занятость. По его лицу я видела, что профессор разочарован – ему очень хотелось выяснить, что у меня на уме. Но с утечкой информации пора было кончать. Мы и так уже поплатились за свою беззаботность.

Бегать по городу в поисках управления я не собиралась и поэтому вызвала по телефону такси. Я почему-то надеялась, что приедет мой знакомец Барабаш, но надежды не оправдались – машина прикатила быстро, но за рулем ее сидел какой-то мрачный парень, за всю дорогу не проронивший ни слова.

Зато он в момент доставил меня к управлению – старинному, внушительного вида зданию, утопавшему в розовых кустах, с золоченой вывеской на фасаде. Я вошла внутрь не без робости и, назвавшись, сообщила дежурному, что меня ждет начальник.

Дежурный, кудрявый толстогубый лейтенант, посмотрел на меня не без иронии и выписал пропуск. Я поднялась на третий этаж по резной, потемневшей от времени лестнице, ступени которой были обиты бронзовыми полосами, и нашла кабинет начальника.

Приняли меня, как ни странно, сразу. Памятуя все ту же лаконичную характеристику, данную Карпенко Барабашем, начальственный порог я переступила, готовая ко всему.

В кабинете оказалось голо и неуютно – серые стены, ряд простых стульев, массивный письменный стол, железный сейф. За столом, опершись на пудовые локти, сидел человек среднего возраста в летней форменной рубашке, на которой топорщились погоны с полковничьими звездами.

Человек имел голый, как у Вампира, череп, светло-серые неподвижные глаза и волевой подбородок. Глаза смотрели на меня с нескрываемым недоверием и брезгливостью. Я поздоровалась.

Выдержав театральную паузу, Карпенко махнул рукой, милостиво разрешая мне садиться. Я опустилась на скрипучий стул и услышала:

– Ну так шо ты мне скажешь, милая?

Я посмотрела на «зверюгу» Карпенко с некоторым удивлением – все-таки в государственном учреждении можно было рассчитывать на более официальное обращение – и заметила:

– А почему вы так со мной разговариваете?

На самоуверенном лице полковника не дрогнул ни один мускул. Он спокойно выдержал мой возмущенный взгляд и так же спокойно сказал:

– А як прикажешь с тобой разговаривать? Приехала, набаламутила чего-то, понимаешь! Как будто у нас тут своих забот мало!

Мне показалось, что надо перехватывать инициативу с самого начала, и я живо спросила:

– Вы имеете в виду сексуального маньяка?

Начальник смерил меня тяжелым взглядом и угрожающе пророкотал:

– А ты помолчи пока! Ты тут не у себя в Тарасове! Зачем приехала, кто тебя звал? Ушкуйников с собой каких-то притащила, хобот суешь куда не надо… За простаков нас держишь, за детей малых? Так нема тут детей – выросли!

Мне приходилось встречать таких людей и раньше – стремящихся подавить собеседника с первой же фразы, с первой интонации, – поэтому я не слишком растерялась. Мое хладнокровие, кажется, все-таки понравилось Карпенко. Он немного сбавил тон и сказал уже почти отеческим тоном:

– Совет тебе хочу хороший дать. Благодарить не надо, а следовать придется неукоснительно. Зараз, милая, собирай манатки и дуй к себе в Тарасов! Мы, конечно, братья – тут ничего не скажешь. Но, как в народе говорится, чем дальше, тем роднее! Это и твоего дружка тоже касается – того, который умнее двух других оказался. Усе понятно или, как у нас говорят, треба разжувати?

Он вставлял украинские словечки в свою речь, придавая ей заметный иронический оттенок, но мне от этого веселее не делалось. Как и не прибавляла радости милость, которую этот непрошибаемый тип мне якобы оказывал. Меня и в родном городе недолюбливала милиция, но здесь, почти на западной границе уже чужого государства, был совсем особый случай. Полковник Карпенко не зря упомянул насчет братьев. Нет злее врагов, чем родные братья, когда они начинают делить общий двор. Именно на это намекал главный полицейский Белки, и то, что он разрешал мне спокойно уехать, можно было расценивать как величайшее снисхождение с его стороны. Наверное, я бы прислушалась к его предложению, но меня здесь задерживали еще два непутевых брата и невыполненное обещание. Я не могла вот так просто уехать.