– Помнишь Джонатана Маунтджоя?

– Да. Ты его видела недавно?

– Его убил в Вашингтоне грабитель несколько недель назад.

Фиби слегка побледнела. Она старалась не смотреть на Фрэнни. Водитель открыл перед ними дверцу; они нырнули в салон, пахнущий дорогой кожей, и уселись.

– Ты серьезно, Фрэнни?

– Да.

– Несколько недель назад?

– В начале августа. – Фрэнни сцепила пальцы рук – так было уютнее и теплее. – Что-то слишком много событий в один год, правда, Фиби? Меридит мертва. Джонатан мертв. Сюзи ослепла. Три события. Довольно жуткое совпадение, а?

Фиби покачала головой:

– Нет, по-моему, это не совпадение.

– Что ты имеешь в виду?

Мгновение она молчала, потом попросила водителя отвезти ее на станцию, так как ей нужно вернуться в Лондон.

– Я позвоню тебе, Фрэнни.

– Что случилось?

– Тебя можно найти в Британском музее?

– Да.

Фиби сменила тему разговора и остаток пути через Йорк с наигранной веселостью болтала о старых знакомых и настороженно разглядывала мелькавшие за окном картины, лишь бы не встречаться с Фрэнни взглядом.

Фиби вылезла из лимузина на станции.

– Я позвоню тебе завтра, – сказала она. И, не оглянувшись, вошла в здание вокзала.

– Нет, если только вы не хотите купить колесницу, мадам, – сказал Пенроуз Споуд в телефонную трубку.

Его лоб был заклеен пластырем, а на подбородке виднелась царапина, полученная при падении с велосипеда по дороге на работу. Его черные волосы, как всегда, были гладкими и прилизанными, словно шкура тюленя. Он сидел выпрямившись за своим столом напротив Фрэнни в рубашке такой же нездоровой белизны, как и его лицо. Галстук цвета мясной подливки был тщательно завязан. Телефонную трубку Споуд брезгливо держал на некотором расстоянии от уха, как будто это был узел чужого грязного белья.

– Нет, – отчетливо произнес он ледяным тоном. – Нет.

Фрэнни заносила в компьютер музея уже описанные ею, но не включенные в каталог предметы, хранящиеся в подвалах, и сейчас никак не могла разобрать свой собственный почерк. Ей было холодно, она устала, и у нее болела голова. Ей казалось, что утренний дождь проник следом за нею в музей, облепил ее, как мокрое пальто. Он леденил ее тело точно так же, как странная реакция Фиби на известие о смерти Джонатана Маунтджоя леденила ее мысли.

Дождь шел всю ночь, и поднялся ветер. Она лежала в одиночестве в своей кровати и дрожала, время от времени ненадолго проваливаясь в беспокойный сон.

– Нет, наверняка нет, – произнес Споуд.

Фрэнни сжала лоб, чувствуя, как бьется пульс, затем напечатала:

«Буйволиный меч Рам-Дао. Инкрустированная драгоценными камнями рукоятка, обтянутая кожей.

Кинжал с костяной ручкой династии Гупта.

Непальский кривой нож с железным лезвием и рукояткой, обшитой медными полосами».

– Мадам, – сказал Споуд. – Как я уже объяснил вам, боюсь, что вы обратились не в тот отдел. Это отдел восточных древностей. Вам нужно поговорить с кем-нибудь из римского отдела. – Он прикрыл трубку ладонью. – Бонкерс, совершенно ненормальная.

Фрэнни не поняла, обращался Споуд к ней или к стенам комнаты. Он сегодня все утро был не в себе, и она попыталась просто не обращать на него внимания, как обычно поступала во время его вспышек раздражения. Но она обнаружила, что не может сконцентрироваться на работе. Час назад Фрэнни приняла еще одну таблетку аспирина, но он не помог. Она сделала большой глоток из банки кока-колы, стоявшей у нее на столе; кока-кола иногда действовала на нее как лекарство – от похмелья, да и просто от мерзкого самочувствия.

Часы показывали 10.30. Два с половиной часа до обеда. Она не выдержала и вытащила из сумочки батончик «твикс», приготовленный на десерт. Споуд презрительно глядел, как она разорвала обертку и откусила от одной палочки.

– Да, мадам, – произнес Споуд. – Я очень хорошо это знаю.

Курсор на экране дисплея у Фрэнни терпеливо мигал; маленький оранжевый квадратик на черном фоне. На мгновение наступила тишина – Споуд слушал собеседницу без возражений. Кто-то прошел по коридору. Она узнала жизнерадостный ирландский акцент Деклана О'Хейра, заместителя хранителя восточных древностей, и еще услышала голос незнакомого человека, который произнес что-то с грубым хохотом. Дверь приоткрылась, и Фрэнни повернулась к О'Хейру, заглянувшему в комнату.

– А, Фрэнни. Прекрасно выглядишь сегодня. Наверно, какое-нибудь важное свидание, а?

Она слабо улыбнулась, не в настроении отвечать на шутки. Позади него стоял мужчина с козлиной бородкой в анораке.

О'Хейр продолжал:

– Фрэнни, скоро мы тебя вызволим с этой вечной каторги в подвале. Близок рассвет новой эры. Можем даже взять Пенроуза, если он будет молодцом. Сможешь зайти завтра утром в полдевятого ко мне в кабинет? Мы планируем новую выставку, и я хочу основательно задействовать тебя. Как дела с каталогом?

– Почти закончила.

– Сегодня успеешь все доделать?

– Постараюсь.

– Может, задержишься после работы?

– Мне нужно уйти без пятнадцати семь. Так что я поработаю в обед.

– Девчонка что надо! – Он вышел и закрыл дверь, а Фрэнни почувствовала интерес и облегчение от того, что сможет, наконец, разнообразить свою монотонную текущую работу.

– Мадам. – Споуд снова заговорил в трубку. – Я уверен, что если вы откроете учебник истории, то убедитесь, что они вовсе не были римлянами. И что Боадицея была вообще-то женщиной, а не индийским князьком.

Фрэнни подрегулировала яркость своего экрана, немного уменьшив ее, и уставилась на клавиатуру. Зазвонил телефон, и она, охваченная необъяснимой паникой, решила, что это звонит Оливер, чтобы отменить их встречу. Ей нестерпимо хотелось снова увидеть его. Обнять его. И чтобы он успокоил ее. Фрэнни подняла трубку:

– Алло?

– Фрэнни?

Это был еще один научный сотрудник, Джулиан Эгон.

– Деклан О'Хейр сказал, чтобы я подменил тебя в подвалах с каталогами. Не покажешь мне, что ты уже сделала, чтобы сэкономить время?

– Конечно. Когда тебе нужен список?

– Не спеши. Через день-два.

– Я принесу сегодня попозже. – Она положила трубку и уставилась на свой недоеденный «твикс»; ее начало подташнивать от шоколада.

Пенроуз Споуд повесил трубку.

– Да уж! – сказал он.

Фрэнни подняла брови.

– Кошмарная женщина. – Он, нахмурившись, смотрел, как Фрэнни потягивает кока-колу. – Ты знаешь, сколько во всем этом сахара?