Обреченные армяне и конвоирующие их турки были уже саженях в двадцати от двоих затаившихся русских. Но Андрею Левченко и Николаю ничто не угрожало: враги не могли увидеть их. Сейчас турки завернут за скальный выступ и скроются из глаз. Самого расстрела штабс-капитан и великий князь не увидят…

И тут у молодого, порывистого Николая не выдержали нервы. Ужас отпустил его, и на смену пришла злость. Да такая, какой он никогда в жизни не испытывал. На его глазах злобные животные — а как еще этих негодяев назвать? — собирались хладнокровно убить ни в чем не повинных беззащитных людей! Воистину бешеные собаки, а что с бешеными собаками делают? Правильно, стреляют их без всякой жалости.

Умом великий князь понимал, что ничем реально армянам помочь не сможет, лишь демаскирует и погубит себя вместе с Андреем Левченко, но бездействовать, оставаясь пассивным свидетелем творящейся гнусности, у него не хватило сил.

Штабс-капитан не успел сдержать юношу, он догадался о намерениях великого князя слишком поздно. Да и не было никаких намерений, был порыв, который невозможно сдержать.

Выкрикивая что-то неразборчивое, юноша вскочил и дважды выстрелил по турецкой расстрельной команде.

На таком расстоянии попасть в человека из «парабеллума» можно, лишь будучи великолепным стрелком или случайно. Великий князь снайпером суперкласса не был, но ему посчастливилось: один из негодяев нелепо взмахнул руками и рухнул на камни — пистолетная пуля угодила ему в грудь.

— Ага, мерзавцы! — в диком восторге заорал Николай. — Это вам не старикам головы рубить!

В следующую секунду великий князь тоже рухнул как подкошенный: штабс-капитан Левченко подсечкой сбил его с ног.

Вовремя! Через несколько мгновений по скалам защелкали турецкие пули. Огневой перевес был на стороне турок, беглецов спасало лишь то, что они находились выше врагов, турецким солдатам приходилось стрелять вверх, а над скалами сияло яркое горное солнце. С такой подсветкой, положенной на глаза, толком прицелиться невозможно.

Левченко дважды выстрелил из винтовки, свалил насмерть еще одного турка и тяжело ранил второго.

Но все же положение беглецов было критическим: патронов у них почти не осталось, и численный перевес турок непременно сказался бы рано или поздно.

Однако армяне, прекрасно понимавшие, что их ведут на смерть, не стали дожидаться, чем закончится неожиданно возникшая перестрелка. Они попытались спастись, бросившись мимо турок вниз, в родное селение. Там им был известен каждый дом, каждый закоулок, и они надеялись спрятаться. Как знать, может быть, им и удалось бы затеряться в узких улочках поселка.

Но негодяи в турецкой военной форме не хотели этого допустить! Они получили недвусмысленный приказ и не собирались оставлять свидетелей содеянного. Трое из шестерых солдат развернулись в сторону убегающих армян и открыли по ним беглый огонь. Несчастные армяне один за другим падали, сраженные пулями.

То, что внимание троих турок отвлеклось на пытающихся спастись смертников, давало шанс Левченко и Николаю спастись: осыпающий скалы град пуль стал вдвое реже. Стоило рискнуть!

— Лезь мне на плечи, быстро! Цепляйся за тот выступ, ну! Подтягивайся! Молодец! — Андрей протянул вверх винтовку. — Помоги мне, тяни винтовку изо всех сил! А теперь — ходу!

Им снова повезло: ни одна пуля не зацепила беглецов. Турки не стали преследовать Левченко и великого князя, откуда этим негодяям и мародерам было знать, что у беглецов осталось всего три винтовочных и один пистолетный патрон… А карабкаться в гору под выстрелами — это не безоружных мирных жителей расстреливать.

Небольшой отряд поручика Голицына, состоящий всего из пяти человек, ушел с берега озера Ван в горы. Поручик был исполнен решимости, несмотря ни на что, все же попытаться выполнить боевую задачу и уничтожить «Большую Берту». Сейчас, при свете дня, незаметно подкрасться к позиции супергаубицы по берегу не представлялось возможным, и Сергей увел свое поредевшее войско в мешанину скал, чтобы обогнуть «Берту» с юга и ударить из тыла, чего турки никак не ожидают. Ведь попытка у Голицына будет лишь одна. Кстати, не совсем ясно было, как эту попытку осуществить: динамитных шашек поручик лишился…

Заслышав винтовочную трескотню, Сергей очень удивился: кто и с кем мог перестреливаться здесь, в турецком тылу?

— Стреляют, ваше благородие, — сказал подошедший к поручику Бестемьянов. — Не иначе, враги какие у нехристей здесь объявились. Может, стоит посмотреть, кто с кем там дерется? Тут, ежели по звуку судить, недалеко. Глядишь, помощников найдем… А то больно мало нас.

Петр Николаевич еще не потерял надежды освободить из плена своего высокородного питомца, но старый унтер понимал, что для пятерых человек это задача почти невыполнимая.

«Может быть, это армяне отбиваются? — подумал Голицын. — Навряд ли, они народ мирный и безоружный. Впрочем, кто бы там ни стрелял, посмотреть стоит. Старик прав: мы сейчас ни от чьей помощи не откажемся».

— Пожалуй, посмотрим, — сказал он вслух. — Только очень осторожно. Оружие проверьте. Так, теперь все за мной и не шуметь. Бестемьянов пойдет замыкающим.

Вроде бы перестрелка слышалась неподалеку, но в горах версты трудные: то вверх по кручам, то вниз по осыпям, и к армянскому селу, разоренному турками, маленький отряд Голицына вышел лишь через полчаса после завершения трагических событий.

Ну и картина предстала перед ними… Царство смерти. Обезглавленный старик в луже крови, трупы молодых мужчин в крестьянской одежде, над которыми уже вьются рои мух… Смотреть на такое жутко, даже людям, ко всему привычным. Это ведь не поле боя, тут убивали безоружных.

Основательно побледневшие молодые казаки ахали, через слово поминали то святых угодников, то нечистую силу, растерянно матерились. Сам Голицын лишь колоссальным усилием воли подавил желание долго и грязно ругаться, даже в критических ситуациях поручик избегал сквернословить. Ему почему-то казалось, что грубая брань отпугивает удачу.

Петр Бестемьянов мрачно молчал.

У Владислава Дергунцова физиономия сделалась цвета молодой травки, затем его долго выворачивало съеденным на завтрак сухим пайком в ближайшие кусты.

— Это как же, ваше благородие? — оторопело спросил один из донцев у Голицына. — Что за ироды такое натворили?

— Турки, кто ж еще, — ответил за поручика Бестемьянов, который, казалось, вовсе не удивился увиденному. — Вы молодые, а я Плевну и Шипку прошел. Над болгарами и сербами турки тоже этаким манером мудровали. А кого на месте нехристи не убили, тех небось угнали… Выходит, ваше благородие, не было никакого боя, ошибся я. Это басурмане армян расстреливали.

— Был бой, — возразил Голицын. — Вон, посмотри, Петр Николаевич, три убитых турка лежат чуть повыше, на тропинке. Знать бы, кто их подстрелил! Сомневаюсь я, что армяне. Господин Дергунцов! Кончайте блевать, возьмите себя в руки и займитесь делом. Все это необходимо заснять на пленку. Пусть люди увидят, какие мерзости творят турецкие вояки. Мало того, что они прикрываются военнопленными, негодяи убивают безоружное гражданское население, мирных жителей.