Дергунцов, пошатываясь, подошел ближе, потащил из заплечного вещмешка свой аппарат.

Молодой станичник тронул Сергея за плечо:

— Ваше благородие, господин поручик, не могли душегубы далеко уйти, тем более с пленниками! Надо бы их, подлюк… — в голосе казака клокотала ярость. — Ничего, что нас немного, ударим неожиданно, перебьем нехристей окаянных. Это ж нельзя, чтобы нелюди землю поганили! И армян освободим, это дело богоугодное, нам по сто грехов простится.

Второй казак поддержал своего земляка и товарища:

— Догоним, ваше благородие! Покажем стервецам, где раки зимуют…

— Оно бы хорошо, — начал Голицын, но его перебил приблизившийся к ним Дергунцов:

— Я не смогу выполнить ваше распоряжение, князь. Мой аппарат не работает, — грустным тоном сообщил оператор. — Наверное, что-то в нем все же сломалось во время шторма. Или вода попала внутрь.

— А-а, холера! Вы же, милостивый государь, говорили мне на берегу, что аппарат в порядке! — поручик не смог сдержать злости на оператора, который навязался на его голову, как на цыгана матерь, а теперь, когда от него мог быть какой-то прок, оказался бесполезным. — Так выкиньте свою дурацкую тарахтелку к чертовой бабушке! Лучше возьмите часть груза у Петра Николаевича, хоть что-то полезное сделаете!

Уныло пожав плечами, Дергунцов зашвырнул съемочный аппарат в кусты, а Голицын вновь повернулся к молодым станичникам:

— Так вот, друзья, у меня самого руки чешутся догнать мерзавцев и показать им кузькину мать, но мы рисковать не можем, права не имеем. Мы с вами в турецком тылу с другим заданием: нам нужно, кровь из носу, пушку их поганую уничтожить. Сейчас нужно пройтись по селу, заглянуть в дома, в погреба, сараи: вдруг спрятался кто, уцелел? Нам проводник нужен, который бы все горные тропки в округе знал. Не то мы тут сутками плутать будем, да еще на турецкий дозор наткнемся. А нам к пушке окаянной надо скрытно подобраться, поняли?

Как раз в этот момент где-то неподалеку громыхнул выстрел «Большой Берты».

— Вот она, зараза, — зло сказал поручик. — И рядом, а искать замучаемся. Да еще эхо… Пес ее знает, в какой она стороне.

Начались поиски уцелевших жителей деревни, но они поначалу оказались безуспешны: похоже, что всех, кого не убили, турки увели с собой.

И все же Сергею Голицыну повезло, причем дважды. Когда он зашел в небольшой сарай, скособочившийся на дворе одного из домишек, копна сена в углу зашевелилась и из нее высунулось дуло старинного шомпольного ружья. Быстрота реакции — одно из главных его достоинств — не раз выручала поручика, когда грянул выстрел, он успел упасть на пол сарайчика, и тяжелая пуля просвистела над ним. Попади такой гостинец ему в живот…

Голицын бросился в угол сарая: что это там за стрелок лихой? Второго выстрела можно было не опасаться: такое ружье быстро не перезарядишь.

— Ну, вылезай! Не бойся, не турок. Я друг. Русский офицер, — громко сказал Сергей, и перед ним предстала, нелепо размахивая допотопным ружьем, невысокая хрупкая фигурка. Темноволосый, коротко стриженный мальчишка. Тонкая шея, тонкие руки. И громадные, в пол-лица, глазищи.

Услышав русскую речь, увидев офицерскую форму поручика, парнишка отшвырнул свое оружие, бросился на шею Голицыну и горько заплакал.

Диалог налаживался, хоть и не без труда. Но Бестемьянов немного знал армянский, а мальчик чуточку понимал по-русски.

Собственно, о чем тут особо расспрашивать несчастного пацана? И так все понятно. Отца турки застрелили, мать с маленькой сестренкой угнали. А он как в этом аду уцелел? Успел нырнуть в копну, турки не особо тщательно подворья обыскивали. Потом, когда стрельба стихла, выбрался наружу. Но вскоре опять заслышал чьи-то голоса, язык чужой… Решил, что турки возвращаются, не разобрал он издалека, что переговариваются по-русски. Опять в сено, только на этот раз отцово ружье прихватил. Чтобы, если найдут его нехристи, хоть одного турка в пекло отправить.

Бестемьянов, когда перетолковывал поручику хриплые гортанные выкрики несчастного мальчика, сам чуть не плакал от жалости. Молодые станичники только переглянулись, и выражение их лиц было таким, что хоть голодных волков пугай. Ох, попадись им сейчас турки, учинившие это скотство! Зубами бы грызли, никакой численный перевес негодяев не спас бы. Сергей прекрасно понимал их, но он помнил о главной цели: нужно уничтожить «Большую Берту»! И хотя бы попытаться освободить из плена соотечественников, среди которых может находиться великий князь.

Парнишка знал, где турки поставили свою большую пушку, даже лазал поглядеть на нее из любопытства.

— Петр Николаевич, объясни ему хоть на пальцах, хоть как еще, что мы постараемся отомстить за его семью, — тихо сказал поручик Бестемьянову. — Скажи: если мы уничтожим пушку, туркам станет очень плохо. А еще скажи, что, когда пушки не станет, наша русская армия придет на эту землю. И никогда не позволит, чтобы что-то подобное повторилось с другим армянским селением. Скажи ему так, чтобы бедолага проникся важностью нашего задания, постарайся, очень тебя прошу. Пусть поможет нам, проведет горными тропами, он же местный. Такие пацаны всегда отлично знают окрестные горы.

Парнишка согласился сразу же, не пришлось уговаривать. Да, он поможет русским. Проведет их к месту на берегу озера, где разместилась пушка, быстро и скрытно.

В рабочем кабинете министра, что располагался в Зимнем дворце, беседовали два весьма уважавших друг друга человека, два правительственных чиновника самого высокого ранга — действительные тайные советники.

Одним был хозяин кабинета, министр Двора граф Фредерикс, другим — председатель Особого совещания при МВД граф Александр Георгиевич Канкрин. Кроме официальной должности, известной всем, граф занимал и другую, о которой знали считаные люди, допущенные к высшим государственным секретам: он возглавлял разведку империи.

Правда, в данный момент Канкрин занимался, скорее, контрразведкой, но две эти области тайной службы неразрывны как свет и тень. И в этой сфере секретной деятельности Александр Георгиевич по праву считался профессионалом высочайшего класса, мастером своего дела. Оно и понятно — кому попало не доверят охранять государственные тайны и блюсти безопасность империи.

Настроение что у Фредерикса, что у его гостя было отвратительным. Предстояло выкручиваться, если они были правы в своем анализе, из крайне неприятной ситуации, которая запросто могла перерасти в полновесный международный скандал. Были у обоих сановников некоторые предварительные соображения, и никакой радости они им не приносили.

— Конечно же, я спланировал и начал осуществлять контрпропагандистские акции, как в дружественных странах, так и в странах Тройственного союза, — уголки тонкогубого рта главного разведчика России чуть приподнялись, обозначая улыбку, но глаза оставались печальными. — Надеюсь, они принесут плоды, снизят остроту положения. Иначе меня нужно в три шеи гнать с занимаемого поста. Самое печальное заключается в том, что сегодняшняя встреча с вашей м-м… гостьей мне не особенно нужна. Так, проверка, завершающий штрих. Кстати, не вздумайте представить ей меня как председателя Особого совещания и вообще важную шишку из МВД. Это вы у нас министр, камергер, действительный тайный советник и лицо, облеченное монаршим доверием. А я так… Некто неизвестный, не слишком высокого полета птица. Допустим, с Певческого моста, из МИД. Вроде как посоветоваться к вам зашел. О чем бы? Пусть о деталях церемонии приема государем главы британской военной миссии.