— Вот, значит, оно как…

— Чужой век заедаю, — надтреснуто проблеяла старуха голосом, не имевшим ничего общего с тем раскатистым гласом, что они слышали на лужайке.

— Тяжко?

— Ты знаешь.

— Что ж не уйдешь? Воли нет?

— Преемницы. — Старуха уперлась руками в колени, медленно, с трудом, поднялась со скамеечки. Тамара услышала, как щелкают, трещат износившиеся суставы. — Да вас вот ждала…

Домовой вздохнул:

— Кабы знать… Надежда-то есть?

— Она всегда есть.

Старуха, клюкой отодвигая с дороги кошек, прошаркала к темному кособокому шкафу, со скрипом открыла дверцу.

— А она не подойдет? — спросил Мыря, глядя в горбатую спину старухи.

— Она — нет. У нее другая судьба.

«Это они про меня, что ли?» — не поняла Тамара.

С трудом сняв с полки шкатулку из полированного дерева. Хозяйка Круглого дома повернулась к гостям:

— Эй, молодец, прими-ка…

Бойша, опустив на пол мешок, прислонил к стене автомат и бегом бросился исполнять просьбу кликуши.

— А ты, Томочка… — Голос старухи пресекся, в горле заклекотало. Она затрясла головой, ухватилась за плечо взявшего шкатулку Бойши, всхлипнула, но быстро пришла в себя. — Ты столик пододвинь. Вон тот, треногий. Он легонький.

Ничего не понимающая, но тоже вдруг ощутившая небывалое волнение Тамара подхватила невесомый пластиковый столик, утвердила его возле скамеечки. Старуха села, жестом показал Бойше, куда поставить шкатулку, сняла с шеи цепочку с ключом. Скрежетнул замочек, откинулась крышка. На столик легли потрепанная книга, блюдце с золотистой каемкой и желтое яблоко.

— Молодец, ты — первый.

Положив яблоко на блюдце, кликуша легко подтолкнула его ладонью — и оно пошло по кругу, все убыстряя свой бег. Зал озарился столбами красноватого закатного света, ударившими через высокие окна зала. Крохотные алые пылинки повисли в воздухе, кошки разом зашипели, врассыпную бросились прочь.

— Смотри! — торжественно провозгласила старуха. Бойша наклонился над блюдцем и с минуту вглядывался в него, бледнея на глазах.

— Госпожа… — пораженно прошептал он. Кликуша дробно рассмеялась — словно просыпала горсть камешков.

— Все понял?

— Да, — выдохнул итер, отступая от столика.

— Запомни — и молчи. Нить тонка, оборвешь — ничего не будет. Ступай. Теперь ты, красавица…

Ощущая в груди холод, на подгибающихся ногах Тамара подошла к старухе. Время точно остановилось. Где-то мяукнула кошка — и снова воцарилась тишина. Будто во сне, девушка следила за тем, как Хозяйка Круглого дома убирает в шкатулку блюдце, яблоко и подвигает к себе книгу. Это была странная книга — с потемневшей кожаной обложкой, хранящей на себе следы огня, покрытой рубцами, истершейся по краю до белизны, без названия и автора. Отстегнув позеленевшие медные крючки, кликуша начала перелистывать страницы, невнятно бормоча:

— Полиамид… Полибактерин… Полибий… Поливак… Нет, раньше… А, вот — Поливанова Тамара Александровна, да?

— Н-нет, — пискнула Тамара. — Я по отчеству Павловна…

— Да помню я, — раздраженно перебила ее старуха. — Вот, нашла. Читай. Про себя. В смысле — не вслух.

Нагнувшись над чаровной книгой, девушка ожидала увидеть что-то вроде энциклопедической статьи, а вместо этого перед ней предстала лишь чистая бумага разворота.

— Здесь же ничего… — начала она, но кликуша снова перебила, гневно каркнув:

— Внимательно смотри!

Тамара всмотрелась. Желтоватая бумага, еле заметные трещинки, крапины какие-то… И вдруг все вокруг девушки замглилось, воздух потек, как патока, на мгновение глаза заволокло пеленой, а потом из нее проступили знакомые — и незнакомые сдновременно — очертания Среднерусской равнины и окружающих ее земель.

Узнаваемая блескучая змея Волги. «Здесь она зовется Волей-рекой», — прошептал в голове незнакомый голос. Другая змейка, убегающая на юг, — Днепр. Тамара тут же услышала, как голос шепнул: «До Припяти — Свитязь, а после — Славута». Реки поменьше, тонюсенькими прожилочками перевивающие малахит лесов, зеркальные пятна озер. Все это расчерчено ровными линиями путеводных плешей. И серыми лишаями — идеально круглые оспины Мертвых земель. Их оказалось неожиданно много, кое-где оспины сливались, занимая собой обширные пространства. Не нужно было сильно напрягать память, чтобы понять — большинство безжизненных территорий находились на месте крупных городов, центров промышленности. Уцелели буквально несколько десятков — Тверь, Смоленск, Псков, Муром, Рязань, но и они обезлюдели, как Москва. Люди селились поодаль от них, иногда именуя свои городища старыми названиями, как Нижний Новгород, Можайск, Казань или тот же Муром, иногда придумывая новые. Голос все шептал и шептал: «Приплешск, Первогород, Троереченское городище, Увальное городище, Сурское городище».

Вдоль путеводных плешей горстями коричневых зерен рассыпались деревни и слободки. Желтели убранные поля, на заливных лугах бродили стада, высились повсюду бородавки сенных стогов. Земля, ныне именуемая Россейщиной, была густолюдной, но только в сравнении с лесистой северо-восточной глухоманью и выжженными степями на юге. Впрочем, там тоже жили. Проследив взглядом ведущую на полночь плешь, Тамара увидела такие же обжитые районы, как и в центре. Вся бывшая Ленинградская область, Беломорье, Кольский полуостров пестрели полями, садами, курились дымками многочисленных поселений; морские берега обросли пристанями, над свинцовыми волнами белели паруса кораблей.

И восточнее, в Архангелогородчине, в земле Коми, в Пермской области, на Северном Урале оказалось неожиданно многолюдно. Тайгу проредили частые вырубки, всюду лежали поля, по рекам, торопясь успеть до ледостава, гнали плоты, по плешам бежали древесные кони, нагруженные товарами для поволжских, или, точнее, повольских ярмарок.

Урал, ныне Опоясный камень, встал седой, замшелой громадой, ощетинился башнями городов, сдвинул густые туманные брови. Здесь мертвоземья почти не было, лишь на юге резали глаз знакомые серые пятна.

А вот Приуралье лежало в запустении. Поволжье превратилось в узкую зеленеющую полосу, а дальше от реки вольготно разлеглись полупустыни, сливающиеся в бывшем Ориенбуржье с настоящим песчаным морем, простирающимся к югу и востоку насколько хватало глаз — до самых великих азиатских горных систем, до Алтая, Саян. Памира, Тянь-Шаня, Гималаев. Каспийское море обернулось исполинским солончаком, и белесые самумы вились над его просторами, неся смерть всему живому.

Западную Сибирь скрывала сизая мгла. «Здесь вечно стоят тучи. Идут дожди, гремят грозы, шумят ураганы, — шепнул голос. — А далее к восходу разлились хляби земные, ибо потаяла вечная мерзлота. Тайга умерла на корню, и новые растения и животные пришли на те земли. Люди почти не живут там, но пройдут столетия, высохнут болота, оживет земля и станет благодатнейшим краем».