Мыря потемнел лицом, сдвинул брови, но ничего не ответил.

— Ночевать будете здесь. Тут безопасно и тихо. Очаг вон там, дрова — под лестницей. Утром меня не ждите, ступайте на перехват своего коня и дальше — всякий по своему пути. Прощайте.

Старуха поднялась и, не глядя на путников, вышла из зала. Тамара смотрела ей вслед, надеясь, что Хозяйка Круглого дома обернется, но этого не произошло…

Ночью они долго не могли уснуть. Сидели по сторонам от очага, в котором едва теплились угли, и молчали — каждый о своем. Бойша, пораженный чем-то, увиденным в чаровном блюдце, таил мысли. Он бездумно точил кинжал, водя плоским черным камнем по роняющему блики лезвию. Потом отложил клинок, достал звонник, потренькал струнами и негромко запел, глядя в костер:

В холода, в холода

От насиженных мест

Нас другие зовут города, —

Будь то Минск, будь то Брест, —

В холода, в холода…

Неспроста, неспроста,

От родных тополей

Нас суровые манят места —

Будто там веселей, —

Неспроста, неспроста…

Как нас дома ни фей —

Не хватает всегда

Новых встреч нам и новых друзей, —

Будто с нами беда,

Будто с ними теплей…

Как бы ни было нам

Хорошо иногда —

Возвращаемся мы по домам.

Где же ваша звезда?

Может — здесь, может — там…[3]

Тамара удивленно посмотрела на замолчавшего итера:

— Откуда ты знаешь эти стихи?

— У нас в лабе, в отцовом блоке, богатство было. Тексты. Старинные. Те, что чистуны недожгли. Ну, и листочки отдельные. Я малым читал их все время. Думал, так ума больше станет. Вот тогда и выучил. Там много всякого…

— А теперь?

— Что — теперь? — не понял Бойша.

— Теперь не думаешь, что чтение ума прибавляет?

— Теперь-то я понимаю — ум в голове. А книги — это знания. Они ума не прибавляют, они для дела разного нужны. Ум сам по себе. Много думаешь — вот и ум.

Тамара не нашла что сказать и замолчала.

Итер улегся спать. Мыря, нахохлившись сычом, молчал. Тамара, растревоженная песней Бойши, вздыхала, пытаясь понять, что ее ждет, при чем здесь сон кликуши и кто она такая: «Она сказала, что спасла мне жизнь и что я старше ее. Может, это просто старческий маразм? Но домовой вроде бы узнал ее. Спросить? Нет, ему сейчас тоже не сладко… Мужчина в золотом рогатом шлеме… Огненный меч… Это можно толковать до бесконечности. И по Фрейду, и по Юнгу, и по Миллеру… Но при чем тут я? Долг… Что значит — „он пал на тебя“? Я в чем-то виновата? В чем? „Над тобой не властна судьба этого мира“. Почему? И почему у каждого из нас свой путь? Ну, этот молодой итер — с ним все ясно. Его ждет невеста. А Мыря? Что означает: „Ищи себя“?»

Так и не найдя ответа ни на один вопрос, Тамара забылась тяжелым сном.

Утром, оставив Круглый дом, крышу которого украшали зубцы из рассевшихся на солнышке кошек, путники двинулись прочь из мертвого города — навстречу коню «Гиблецу» и своей судьбе. Идти было легко — на полдень вела нахоженная тропа, по которой они быстро вышли к ложбине, когда-то бывшей Кольцевой дорогой, и покинули пределы Каменного урмана.

Ветер стих. Зачирикали в зарослях какие-то птахи. Бойша на ходу начал напевать. Тамара прислушалась и разобрала слова:

Мы были как все и жили как все,

Ни в чем никого не виня…

Свободой реки поили нас,

На перекатах звеня.

Но где-то за черной закатной чертой

Кто-то решил все за всех.

И стих в цветущих наших лесах

Детский веселый смех…

Тогда мы встали за отчий край

И вышли на смертный бой.

Когда к щиту прижимается щит

И надо держать строй.

Незнати… Злая наша судьба!

Холоден незнатя глаз.

И заросли сорной травой

Могилы лучших из нас.

Дружинники — сила, дружинники — спесь,

Не скажешь им — нас не трожь!

И запылала меж голых холмов

Наша несжатая рожь…

Мертвым светом горит Луна

Слышится волчий вой.

Но если встали — надо стоять.

Надо держать строй!

Хитрый Закат, коварный Восход

Будь прокляты навсегда!

Багровое око в спину глядит,

В глаза зрит смерти звезда.

За право жить на своей земле,

За право всегда быть собой —

Сдвинем, братья, покрепче щиты —

Надо держать строй!

Бей, волчья кость, в тугой барабан,

Зови всех, кто сможет встать.

Вновь воеводы из Чистых земель

Ведут в наши земли рать.

Вновь лезут твари из горных пещер

Идут на нас темной стеной.

И пусть за нами уж нет ничего,

Надо держать строй!

Вьется черный пожарищ дым…

Песен не сложат о нас…

Валится наземь твой друг и брат,

Битый стрелою в глаз.

Встанем теперь — спина к спине.

Это последний бой…

Что ж, напоим вражьей кровью клинки

И будем держать строй!

— Это песня о Последней войне. Тогда нас разбили, и итеры сделались тайным народом, — помолчав, сказал Бойша, заметив, что Тамара слушала его пение.

— А кто сочинил?

— Сочиняют небылицы. А песни складывают, — как маленькой, разъяснил ей итер. — Эту сложил я…

К вечеру путники достигли Кривой плеши и разбили стан на ее краю. Мыря, весьдень прошагавший молчком, послюнил пальцем ноздри, шумно принюхался и тихо сказал:

— До полуночи конь будет здесь. Надо подождать.

Незнать не ошибся. Костер не успел прогореть, как послышался знакомый заунывный скрип катков, и из тьмы, заслоняя холодные осенние звезды, выплыл светящийся пузырь. Следом за ним надвинулась темная громада коня.

— Пустой, — снова принюхавшись, сообщил Мыря. — Полезли наверх, спать пора.

— Да, но куда же нам дальше? — подала голос Тамара.

— Утром говорить будем, — отрезал незнать.

И утро пришло — холодное, туманное, с мокрым снегом и пронизывающим до костей ветром. Позавтракав, путники собрались на носу коня, кутаясь в плащи.

— Дикая земля пошла, — посуровевшим голосом многозначительно произнес Бойша.

— А ране, стало быть, домашняя была? — усмехнулся Мыря.

Итер неожиданно ответил незнатю, кивнув вполне благожелательно: