Понял это, кажется, и Неваляев.

— Это приведет к тому, что закон будет толковаться каждым его служителем в соответствии с личными вкусами. И что бы стало тогда с законом? Если мы, полицейские, не будем строго его соблюдать, нас перестанут уважать, а можете вы себе представить общество, в котором слуги закона не пользуются уважением? По-моему, такое возможно только в фантастической литературе.

— Тут нечего возразить, — сказал Сударый. — Что ж, неприятно, но, кажется, ничего страшного. Ведь это не скажется на дальнейшей судьбе Персефония?

— Повторяю, если все действительно происходило именно так, тогда, естественно, никаких последствий для отпущенного на поруки не будет.

— Значит, ничего страшного не случилось. Что ж, мне нужно возвращаться в ателье, а ты наберись терпения, Персефоний.

Когда они с Неваляевым возвращались, из-за дверей общей камеры грянуло: «Вот стою, держу весло». Студенты пели кто в лес, кто по дрова, но весело и с чувством. Надзиратель покачал головой.

В тусклом свете пригашенных кристаллов, освещающих коридор, Сударый заметил, что один глаз у надзирателя поблескивает сильнее, и догадался, что это эффект небольшого косметического заклинания.

— По крайней мере, вы верите, что Персефоний ни в чем не виновен? — спросил он.

— Разве вы еще не поняли, что мое личное мнение на этот счет не имеет никакого значения? Эмоциям нет места в полицейской работе. Только факты и улики. Остальное — удел детективных рассказов.

— А интуиция разве не играет никакой роли?

— Почему же, играет, — усмехнулся Неваляев. — Только ее к делу не пришьешь и в суде не представишь. Интуиция указывает только направление поисков, а существо дела составляют факты.

— А что подсказывает ваша интуиция в деле Ухокусая?

— Как-как вы его назвали? Ухокусай? Забавное словечко. Интуиция подсказывает мне, что, пока не будут обнаружены достоверные факты, дело с мертвой точки не сдвинется.

— А что вы думаете о причастности призрака Свинтудоева?

— Боже мой, ну зачем вам это нужно, Непеняй Зазеркальевич? Вы ведь ученый, чародей с дипломом, что вас-то могло заинтересовать в этих досужих сплетнях? Неужели так сладок запашок скандала?

Сударый не стал отвечать. Говорить о том, что призрак обосновался в его доме, не имело смысла, по крайней мере, до тех пор, пока не найден способ убедительно доказать его присутствие. Прав полицейский, нужны факты и улики! А пока интерес оптографа и правда очень похож на обывательское любопытство.

Впрочем, Свинтудоев занимал его теперь гораздо меньше Персефония, так что Сударый даже удивился в первое мгновение, когда, дойдя до дома, увидел перед крыльцом сани. Потом чуть не хлопнул себя по лбу: ну конечно, упырь вчера заказал извозчика, чтобы ехать на ковролетку! Он подошел к недовольному вознице, кутавшемуся в овчинный тулуп до пят.

— Надеюсь, вы не очень долго ждете?

— Да так, того… — последовал ответ, несмотря на видимую неопределенность, вполне определенный.

— Уж извините за простой, возникли непредвиденные обстоятельства. Обождите еще пару минут, — попросил Сударый.

— Отчего ж… — проговорил извозчик тоном, полным самого фальшивого смирения.

Вереда и Переплет встретили Сударого встревоженными расспросами.

— Бояться нечего, — успокоил он и, не раздеваясь, только поставив трость на подставку, коротко пересказал случившееся. — Жаль, конечно, но поездку придется отложить. Я сейчас съезжу на ковролетку, скажу, что заказ отменяется…

— То есть как так — отменяется? — спросил домовой.

— Один я не справлюсь. Можно, конечно, нанять носильщика, но мне бы очень не хотелось доверять оборудование постороннему разумному. Опять же съемку следует производить как можно быстрее, а значит, мой ассистент должен знать, что делает…

— Да как же… Это ведь нельзя отменять! — воскликнул Переплет. — С этим Ухокусаем нужно кончать как можно скорее! Да вы понимаете ли, что это такое, если мне, домовому, в своем собственном доме страшно находиться? Нет, говорите что угодно, а так нельзя…

Сударый в задумчивости потер подбородок. Случай с Персефонием он принял гораздо ближе к сердцу, чем проделки Ухокусая. С одной стороны, потому что успел привязаться к упырю, а привод в полицию мог обернуться для отпущенного на поруки серьезными последствиями. Но была, наверное, и вторая причина: призрак пока что не дотянулся до ушей Сударого и в какой-то мере оставался для него понятием отвлеченным. Остальные уже пережили ужас встречи со сверхъестественным.

С испугом Переплета нельзя не считаться. Действительно — каково это для домового? Должно быть, то же самое, что для человека обнаружить, что он боится собственного тела…

— Нечего думать, я поеду с вами, — сказала Вереда и принялась наматывать шарф. — Переплет, ты ведь присмотришь за ателье?

— Со мной — в Храпов? — поразился Сударый. — Помилуй, Вереда, мыслимо ли барышне отправляться в дальнюю дорогу с посторонним мужчиной? Как это будет выглядеть?

— Это будет выглядеть так, что барышня помогает тому, кто нуждается в помощи. А если кто-то увидит что-то неприличное, так, значит, он сам неприличный…

— Нет, погоди, Вереда, — сказал Переплет. — Тебе все равно тяжело будет таскать вещи. Лучше я сам поеду.

— Ты? Домовой?

— А чем домовой хуже барышни?

— Это что значит «хуже»? — насторожилась Вереда.

Чтобы не дать разрастись двусмысленности, Сударый быстро сказал:

— Переплет прав.

Пожалуй, даже излишне быстро сказал.

— В чем? В том, что хуже меня уже некуда?

— Боже мой, о чем ты? Просто кто-то должен подготовить растворы к тому времени, как мы вернемся. Ты отлично справишься в лаборатории, я оставил подробное описание процесса.

— Да, носильщик из Переплета лучший, нежели алхимик, — признала Вереда, кажется, все еще сердясь на домового за его «хуже барышни».

В другое время Переплет распознал бы шпильку и не упустил случая попрепираться перед тем, как принести извинения, однако предстоящее путешествие слишком захватило его.

Они с Сударым погрузили зачехленную камеру, штатив, коробку со световыми кристаллами и кофр с пластинами; домовой добавил к поклаже еще принесенные из кладовой санки. Извозчик потребовал и без разговоров получил лишний гривенник за простой. Зато и довез до ковролетки с ветерком, хотя за это, пожалуй, следовало больше благодарить соскучившуюся лошадь.

Летать зимой — занятие дорогостоящее, потому что сложное. Во-первых, даже на небольшой высоте не просто холодно, а зверски холодно; во-вторых, это еще и опасно: снег скрадывает очертания ландшафта и велик риск аварии, если приходится идти на снижение.