– Что это такое? – властно осведомился он. – Что на вас нашло? Немедленно прекратите и отдайте этот меч мне.

Темпераментная звезда испустила еще одно «а-а-а-а-а-а!», но вполсилы. Недавний задор куда-то исчез. Она позволила вырвать меч из своих рук. Ее глаза встретились с глазами Уилмота. И внезапно, пока она глядела в эти стальные очи, пламя угасло в ней, и осталась всего лишь слабая женщина лицом к лицу с человеком, явно и подлинно пещерным. На миг ей почудилось, что она видит в этих глазах само Зло. Словно перед ней был Дьявол Во Плоти, готовый схватить секиру и четвертовать всех и каждого.

В сущности, и поведение, и облик Уилмота были абсолютно нормальными для того, кто каждое утро на протяжении четырех дней брал апельсин, разрезал его на две равные половины, выжимал их в соковыжималке, наливал сок в стакан или в чашку и выпивал его; того, кто прихлебывал сок апельсина среди бурно обедающих, которые не отказывали себе ни в жареном мясе, ни в пюре, и кто, вернувшись в свою скромную квартирку в вечернюю пору, вновь брался за добрую старую соковыжималку. Однако Гортензия Бэроуш трепетала, глядя на него. Ее дух был сломлен.

– Еще чернилами брызгается, – ворчал Уилмот, промокая брюки пресс-папье. – Забавы идиоток, вот как я это называю!

– Не надо сердиться.

– Сердиться! – загремел Уилмот и гневно указал на свои нижние конечности. – Лучшие брюки за десять долларов во всем Голливуде!

– Ну, мне очень жаль.

– Еще бы не жаль! Зачем вы это сделали?

– Не знаю. Все вдруг почернело.

– Как мои брюки.

– Мне ваших брюк очень жаль. – Она горестно шмыгнула носом. – Но вы не были бы таким безжалостным, если бы знали, каково это!

– Что – каково?

– Соблюдать диету. Пятнадцать дней ничего, кроме апельсинового сока.

Эти слова произвели на Уилмота Муллинера несказанное воздействие. Его враждебность исчезла во мгновение ока. Он вздрогнул. Лед в его глазах растопился, и теперь он смотрел на нее с нежным сочувствием, сдобренным угрызениями совести, корившей его за то, что он так сурово обошелся с сестрой по несчастью.

– Неужели вы на диете?

– Да.

Уилмот был растроган до глубины души. Он словно бы вновь преобразился в прежнего доброго, ласкового Уилмота, всеобщего любимца.

– Бедняжечка вы моя! Неудивительно, что вы крушите чернильницы направо и налево. Пятнадцать дней! Подумать только!

– И я расстроилась из-за картины.

– Какой картины?

– Моей новой картины. Мне не нравится сценарий.

– От души сочувствую.

– Он противоречит жизни!

– Какая мерзость! Расскажите мне все-все. Расскажите Уилмоту обо всем.

– Значит, так. Я умираю от голода на чердаке, и они требуют, чтобы я из последних сил написала письмо мужу о том, что я его прощаю и люблю по-прежнему. То есть я прошла очищение голодом. А я утверждаю, что это чушь!

– Чушь? – вскричал Уилмот. – Вы абсолютно правы, это полнейшая чушь! Ничего глупее я в жизни не слышал! Сердце голодающей женщины не смягчится. Очищение голодом… очищение голодом! Это надо же! Женщина в такой ситуации возьмется за перо и напишет мужу, только если ей удастся придумать что-нибудь достаточно мерзкое, на что стоит потратить последние силы.

– Именно так я и считаю.

– И вообще только безмозглая курица в такие минуты вспомнит про мужа. Она будет думать о жареной свинине…

– …и бифштексах…

– …и курице под белым соусом…

– …и почках sautés[6]…

– …и баранине под красным соусом…

– …и оладьях…

– …и слоеных пирожных…

– …и пироге с персиками, и пироге с миндальной начинкой, и пироге с кремовой прослойкой, и пироге с яблоками, – перечислил Уилмот. – Словом, обо всем, кроме сока одного апельсина. Скажите мне, кто одобрил этот сценарий, чистейшее издевательство над человеческой психологией?

– Мистер Шнелленхамер. Я как раз шла поговорить с ним об этом.

– Я скажу мистеру Шнелленхамеру пару теплых слов. Мы быстренько приведем этот сценарий в божеский вид. Но почему вам приспичило сесть на диету?

– Вовсе не приспичило. Но у меня в контракте есть пункт о весе, в котором указано, что я не должна весить больше ста восьми фунтов. На нем настоял мистер Шнелленхамер.

– Опять Шнелленхамер, э? Пора им заняться.

Он шагнул к стенному шкафу, распахнул дверцу, и оттуда на четвереньках выполз магнат. Уилмот грозно направил его к письменному столу:

– Берите лист бумаги и перо, Шнелленхамер, и пишите новый контракт для этой дамы, опустив пункт, касающийся веса.

– Но, послушайте…

– Ваш меч, сударыня, если не ошибаюсь? – спросил Уилмот, протягивая римское оружие рукоятью вперед.

– Ладно, – торопливо сказал мистер Шнелленхамер. – Ладно, ладно, ладно.

– И раз уж вы взялись за перо, – сказал Уилмот, – напишите один и для меня. Я хочу получать жалованье в прежнем объеме.

– В каком именно? – спросила Гортензия Бэроуш.

– Полторы тысячи.

– Я предлагаю вам вдвое больше. Я много лет искала такого агента, как вы. Такого твердого. Такого решительного. Такого смелого. Такого сильного. Вы – агент моей мечты!

Блуждавший по комнате взгляд Уилмота привлекло движение на канцелярском шкафу. Он поглядел туда, и его глаза встретились с глазами мисс Поттер. Они взывали к нему с обожанием, и в них сияло нечто, в чем он без малейшего труда распознал свет любви. Он обернулся к Гортезии Бэроуш:

– Да, кстати! Мисс Поттер, моя невеста.

– Здравствуйте, – сказала Гортензия Бэроуш.

– Рада познакомиться с вами, – сказала Мейбл.

– Но зачем вы туда залезли? – спросила мисс Бэроуш в изумлении.

– Да так просто, – ответила Мейбл.

Уилмот, как и подобает киноагенту, был воплощением энергии и деловитости.

– Мисс Бэроуш хочет заключить со мной контракт, назначая меня своим агентом. Записывайте, мисс Поттер.

– Слушаю, сэр, – сказала Мейбл.

За письменным столом мистер Шнелленхамер на мгновение оторвал перо от бумаги. Он пытался вспомнить, пишется ли нужное ему слово «пунт» или «пунк».

© Перевод. И.Г. Гурова, наследники, 2011.

Штаб-квартира прислуги в Бландингском замке, обитель домоправительницы, была в обычное время приятной, даже веселой. Туда весь день глядело солнце, а обои выбрал когда-то человек, полагавший, что девяносто семь розовых птиц на девяноста семи голубых кустах бодрят и освежают. Однако с появлением дворецкого в комнате похолодало, а хозяйка ее, отложив вязанье, тревожно взглянула на пришельца.