«Очень вкусно… Никогда в жизни такого не пробовала», — здесь выдумывать не пришлось. В то время как язык ощущал этот прелестный вкус, в голове витала масса мыслей о том, во что обходится им эта еда — может они используют то, что оставили про запас, что решили поесть только из-за неё. А она всегда не любила, когда из-за неё люди жертвуют чем-то, она любила помогать сама.

«А вы часто так едите?» — спросила Маша, не поднимая глаз с тарелки.

«Когда сезон — да, а так — нет», — ответила Ольга Юрьевна и, встав со стула, увидела почти пустую тарелку: «О. Очень рада, что тебе понравилось. Хочешь ещё?»

Вопрос на засыпку: либо «да», чтобы подчеркнуть прекрасный вкус этого супа, либо «нет», если у них этого супа мало. Положение спас Владимир Иванович: «Не забудь, Машенька, ещё есть второе… Не влезет, и жена обидится».

«Да ладно тебе. — добродушно отреагировала хозяйка. — Обижусь… с чего обижаться?»

«На всякий случай, лучше не надо», — сказала Маша.

«Не хочешь больше?»

«Нет. Нет, спасибо».

«Тогда второе?»

Девушка быстро и слабенько покивала головой, ещё не зная, как бы можно было бы ещё скромнее ответить на этот вопрос.

Вторым оказалась картошка. Порезанная кружочками и слегка поджаренная на сковородке. Немного подрумяненная и совсем чуть-чуть подгоревшая с некоторых краешков.

Если эти люди готовят это сами, то, наверное, они по воскресеньям ходят в гости к Господу Богу.

Только такое впечатление могло сложиться у Маши, после того как она всё это попробовала — как будто язык был создан, чтобы ощущать такие вещи.

«Нет. — подумала Маша. — Как бы ни было это вкусно, язык создан для того, чтобы говорить своему любимому, что любишь его, что не можешь жить без него и что всегда будешь ждать его. Для этого нужен язык. Для того, чтобы любимый ответил, что он всегда будет рядом. И это будет тем единственным, что будет двигаться вперёд, что не позволит сдаться, что даст то, что так необходимо душе. Для этого нужен язык, а всё остальное — лишь придаток».

«А это, если честно, — повествовал Владимир Иванович. — мы едим с утра до ночи… И мало того, очень это любим… А как тебе?»

Эта фраза Машу обрадовала — раз у них этого много, значит никаких жертв нет: «Вы прекрасно готовите. Большое спасибо».

Теперь настало время чая.

Ах как эти люди его пьют! Маленькие-маленькие пиалочки и чашечки из беленькой с чёрными полосками бересты. Они наливают в них слегка горячий чай и долго-долго смотрят на дно. Затем, когда отойдёт пар, пьют маленькими глоточками. Это мир и спокойная жизнь. И вся комната наполнялась этим. И так должно было быть.

«А знаешь, почему береста не смягчается от горячего чая?» — спросил Владимир Иванович, продолжая глядеть гораздо глубже, чем это позволяла высота чашки.

«Нет», — ответила девушка совершенно искренне. Она и не задавалась этим вопросом, впервые видя изделие из бересты, которую она тоже не чётко себе представляла.

Тут дед начал рассказывать какая всё это тонкая работа, о том, что сделал это ещё его прадед, бывший шахтёром в Макеевке, и что, когда он смотрит на дно этой чашки, каждый раз видит своих предков, и те радуются ему и довольны им, и его женой.

Потом открылась Ольга Юрьевна. И ей видны её предки, и они радуются ей и довольны ей, и её мужем.

Они говорили об этом весь день и весь вечер. А Маша слушала их и знала теперь, какими красивыми бывают леса и луга, как легко здесь растёт пшеница, какие птицы остаются на зиму, а какие нет, и как надо их встречать. И всё надо было знать. И надо знать ещё больше…

Но день закончился, и зашло Солнце — остальное потом.