— Я приеду, совсем скоро приеду, ну потерпи ещё немножечко, — уговаривал её Пашка, словно убеждал маленького ребёнка принять противное и горькое лекарство — заставлял принимать эту разлуку маленькими дозами, и тогда рано или поздно она закончится, а самой Милке обязательно полегчает.

Изначально Высоцкая планировала сопровождать своего воспитанника в Москву вместе с Ксенией Андреевной, но в конце лета на неё навалилась куча срочной работы: в детдоме появились новые дети, а также усыновляли несколько старых, и эти важные дела не отпустили директрису в столицу. Хрусталёва и Пашка тоже погрязли в бумажной рутине, собирая необходимые для поступления всевозможные медицинские справки, официальные документы, заявления и разрешения, чтобы никто не придрался к нему в Москве. В случае успеха — если его возьмут — уже не имело смысла возвращаться в Таганрог, до начала нового учебного года оставалась всего пара недель, так что Пашка должен был сразу заселиться в интернат при академии.

По такому случаю ему купили чемодан. Самый настоящий, большой, прекрасный тёмно-синий чемодан на колёсиках! Пашка никогда раньше не уезжал из Таганрога — если не считать автобусных экскурсий в Ростов-на-Дону вместе с классом, но тогда, понятное дело, они все ездили налегке, без вещей и сумок, и в тот же день возвращались обратно в детский дом.

Он с непередаваемым волнением укладывал в распахнутое чемоданное нутро свои вещи: джинсы, рубашки, футболки, куртку, балетки с майками и велосипедками, хотя в академии всем учащимся должны были выдать новую форму.

Каждая минута, каждая деталь этого грандиозного путешествия приводила Пашку в восторг. Сначала — поездка на электричке до Ростова-на-Дону. Затем пересадка на скорый поезд “Тихий Дон”: верхняя полка в купе, где было так здорово валяться на пузе и смотреть в окно; титан с горячей водой, благодаря которому можно было в любой момент выпить чаю или кофе из стеклянного стакана в красивом латунном подстаканнике; вагон-ресторан, куда Хрусталёва повела его обедать, категорически заявив, что не приемлет дорожную сухомятку, а Пашкиному растущему организму требуется суп, второе и компот… Но самое-то главное — атмосфера дороги: непередаваемый запах вокзалов и поездов, убаюкивающий перестук колёс, равномерное покачивание вагона, свежий южный ветер, врывающийся в раскрытые окна и треплющий занавески, а также бабульки на станциях, продающие яблоки, сливы и абрикосы… Чёрт возьми, это было прекрасно!

На Казанский вокзал поезд прибывал ранним утром. Перед тем как ступить на перрон, Пашка задержался в дверях вагона, сделал глубокий вдох, окинул быстрым взглядом платформу и кишащий пассажирский муравейник, а затем прошептал себе под нос — так тихо, что никто больше этого не услышал:

— Ну здравствуй, Москва.

___________________________

* Строки из стихотворения Анны Долгаревой

На время вступительных экзаменов они остановились у приятельницы и бывшей однокурсницы Хрусталёвой, степенной пожилой балерины МГАТБ на пенсии, которая проживала в знаменитой высотке на Котельнической набережной. Если квартира Ксении Андреевны в Таганроге напоминала Пашке музей, то здесь он и вовсе завис, потеряв способность соображать от всего этого убранства и великолепия. Однако недурно же жилось всем этим примам-балеринам, подумал он — впрочем, без злости или сарказма, просто с невероятным удивлением.

— Подъём хороший, — чуть ли не с порога оценила Пашку хозяйка, которую звали Еленой Аркадьевной Заболоцкой. — И выворотность тоже…

— У него прыжок замечательный, — торопливо, с гордостью, вставила Хрусталёва. — И гибкость, и координация, и музыкальность… Юный гений!

— Ну, прямо-таки “гений”, — беззлобно рассмеялась приятельница. — Однако мальчик яркий, от всей души желаю вам обоим удачи. Когда экзамены начинаются?

— Завтра на десять утра назначено собеседование и предварительный отбор. Если пройдём — то послезавтра первый тур.

При этих словах у Пашки неприятно засосало под ложечкой. Он вдруг впервые по-настоящему испугался — а что, если ему дадут от ворот поворот? Что, если он не сможет выдержать вступительные испытания? Конкурс большой, даже среди мальчиков… с чего он вообще взял, что достоин обучения в одной из лучших балетных академий мира?!

Нужно было срочно позвонить Миле. Во-первых, обрадовать её тем, что он уже в Москве, а во-вторых, подзарядиться от неё уверенностью и спокойствием на завтра. Милка всегда могла успокоить и умиротворить его, как никто другой…

Забавно, но первыми же людьми, которых Пашка и Хрусталёва встретили у дверей академии, оказались их земляки, более того — старые знакомые: Любка со своей противной матерью. Видимо, мечта сделать из своей доченьки звезду балета так и не оставила упорную толстуху…

— Ой, здрасьте! — пискнула Любка, увидев свою бывшую преподавательницу.

— Здравствуй, Люба, — сдержанно поздоровалась Хрусталёва, демонстративно игнорируя её мать.

— Привет, — совсем смутившись, буркнула девчонка, обращаясь к Пашке.

— Здорово, — нехотя отозвался он. Нежных чувств к Любке он, положим, не испытывал, но и зла на неё почём зря не держал — в конце концов, она не была причастна к тому скандалу, из-за которого ему пришлось покинуть балетный кружок. Это всё её мамаша…

Дверь академии распахнулась, и море, состоящее из родителей и детей, заволновалось, устремив выжидательные взгляды на выглянувшего оттуда педагога.

— Калинин, Муратов, Нежданов, Хьюз, Юлдашев! — громко зачитал он по списку фамилии.

У Пашки внутри всё оборвалось.

— Это меня, — сказал он глухо.

— Пойдём, пойдём, — заторопилась Ксения Андреевна, подталкивая его в сторону входа.

— Вниманию родителей и представителей, — внушительно произнёс мужчина. — Сейчас вы вместе с детьми заходите, поворачиваете направо по коридору, получаете бланк заявления и заполняете его, после чего отдаёте заявление ребёнку, а сами уходите. Ждёте на улице, пока не закончится собеседование и смотр.

Хрусталёва крепче стиснула Пашкину руку, то ли ободряя, то ли тоже волнуясь. У Пашки сердце ушло в пятки. Он что, должен будет проходить собеседование один?! А если он разволнуется и ляпнет что-нибудь не то, какую-нибудь глупость…

— Ты справишься, — негромко сказала Хрусталёва, поняв его страхи. — Ничего не бойся, веди себя естественно, спокойно отвечай на все вопросы…

— Паш, Пашка!.. — раздалось в этот миг где-то позади. Он вмиг узнал голос и резко обернулся, разыскивая глазами ту единственную, кому этот голос мог принадлежать.

Так и есть: Милка ввинчивалась в толпу — торопилась, спешила, пробивалась к нему изо всех сил, волосы её были растрёпаны, а лицо раскраснелось от волнения и быстрого бега. Она невообразимо выросла за месяцы их разлуки, даже вымахала, заметно повзрослела, но всё-таки это была его Мила, до дрожи похожая на саму себя, на ту, по которой он так скучал…