После гибели предводителя турки ослабили давление, но полной паники добиться не удалось: судьба сражения не была ещё решена. Турок поддерживала корабельная артиллерия. Одновременно с атакой Иловайского из крепости сделал вылазку Орловский пехотный полк, предводимый генерал-майором Рёком. Рёку удалось рассеять ряды турок, но самого генерала ранили в ногу. Ротмистр Шуханов с гусарами «вёл свои атаки по кучам неприятельских трупов. Все орудия у них отбил» – так писал в рапорте Потёмкину Суворов. Подоспел на поле боя Санкт-Петербургский драгунский полк, мощной атакой добивавший отступавшего врага. Привёл этот полк генерал-майор Пётр Алексеевич Исленьев, один из любимых соратников Суворова. Вечером, во время решающей атаки русских сил, когда турки были выбиты из всех окопных линий, Суворов получает второе ранение – в левое плечо. По воспоминаниям генерал-майора Энгельгарда, «он потерял много крови, и не было лекаря перевязать рану. Казачий старшина Кутейников привёл его к морю, вымыл рану морского водою и, сняв свой платок с шеи, перевязал ему рану. Суворов сел на коня и опять возвратился командовать».

Турок сбросили в море ближе к полуночи. Из 5000 турецких «отборных морских солдат» спастись удалось немногим – они стояли по плечи в воде, ожидая спасительных шлюпок. Потери Российской армии были куда ниже: 138 человек убитыми и 300 ранеными. 15 знамён отбил Суворов у противника.

Под Суворовым убили лошадь, он увидел солдат, державших под уздцы коней. В пылу сражения Суворов принял их за русских, приказал подать ему коня. Услышав русскую речь, турки бросились на генерала. Суворов обнажил шпагу, но больно много было врагов… Гренадер Степан Новиков грудью встал на защиту «батюшки Суворова». Двоих убил, остальных обратил в бегство. Суворов заметил, что сзади Новикову угрожает турецкая сабля, крикнул, гренадер повернулся, отбился.

После победы Суворов писал Потёмкину: «Позвольте, светлейший князь, донесть, что и в низшем звании бывает герой. Неприятельское корабельное войско, какого я лутше у них не видал, преследовало наших с полным духом; я бился в передних рядах. Шлиссельбургского полку гренадер Степан Новиков, на которого уже сабля взнесена была в близости моей, обратился на своего противника, умертвил его штыком, другого за ним, следующего застрелил и бросясь на третьего, – они побежали назад. Следуя храброму примеру Новикова, часть наших погналась за неприятелем на штыках, особливо военными увещеваниями остановил задние ряды сержант Рыловников, который потом убит. Наш фронт баталии паки справился; мы вступили в сражение и выгнали неприятеля из нескольких ложементов. Сие было около 6 часов пополудни».

Скульптурная группа «Спасение А. В. Суворова гренадером Степаном Новиковым в сражении при Кинбурне 1 октября 1787 года». П. А. Самсонов

Суворов частенько выражался аллегорично. «Ив низшем звании бывает герой» – кому, как не Суворову и Потёмкину знать о мужестве русского солдата? С горькой иронией Суворов намекает на снобизм многих аристократов того времени, которые надменно относились к «мужикам», к своей Родине, да и в храме Божьем бывали нечасто. Потёмкин с полуслова понял Суворова, и наградил Новикова как героя.

В истории русской армии было 18 солдат, навечно оставленных в списках частей. В полках установилась традиция: при ежедневной перекличке офицер называл Архипа Осипова или Степана Новикова – и в ответ звучало: «Погиб смертью героя». Эти священные имена были высечены на мраморных досках храма Христа Спасителя:

рядовой Архип Осипов

рядовой Петров

портупей-прапорщик М. Шеремецкий

портупей-прапорщик Н. Кокурин

портупей-прапорщик С. Кублицкий

прапорщик Грибовский

унтер-офицер С. Старичков

капитан Жирнов

штабс-капитан Ожецневский

поручик Хондажевский

поручик Шоке

унтер-офицер Гришанов

унтер-офицер А. Ракитников

унтер-офицер В. Нестеров

унтер-офицер С. Смирнов

унтер-офицер А. Лобачев

рядовой Василий Рябов

гренадёр Степан Новиков.

Каждый из них совершил подвиг на поле боя, многие отдали жизнь «за царя и Отечество». Гренадера Степана Новикова включили в этот священный список позже других – в 1912 году. Хотя подвиг свой он совершил первым из восемнадцати – 1 октября 1787 года, в Кинбурне.

…В первом, кратком рапорте после Кинбурна Потёмкину Суворов сообщал: «Турки на Кинбурнской косе, приближась от крепости на версту. Мы им дали баталию! Она была кровопролитна… действие началось в 3 часа пополудни и продолжалось почти до полуночи беспрестанно, доколе мы их потоптали за их эстакад на черте косы самого мыса в воду и потом возвратились к Кинбурну с полною победою… Подробнее Вашей светлости я впредь донесу, а теперь я нечто слаб».

Награды на этот раз оказались щедрыми: пожилой генерал, дважды раненный, но не ушедший с поля боя и приведший войска к победе, вызывал всеобщее восхищение. Светлейший князь Таврический за победу, закрывшую туркам путь в Тавриду, позволил Суворову «вручить, по Вашему рассмотрению, нижним чинам, отличившимся храбростию, препровождаемые здесь девятнадцать медалей с лентами и доставить ко мне для сведения именной список сих храбрых людей. Сверх же иных одною украшен уже солдат Нивиков (Новиков. – А.З.), здесь находящийся». Гренадер Степан Новиков, спасший жизнь Суворову, по-видимому, находился в то время уже в Екатеринославе, и Потёмкин, по настойчивому ходатайству Суворова, смог лично его наградить. Развивались петровские традиции русской армии. За Кинбурн стараниями Суворова были награждены немало нижних чинов.

О ходе битвы генерал-аншеф Суворов подробно рассказал в главной реляции Потёмкину: «При битве холодным оружием пехота наша отступила в крепость, из оной мне прислано было две свежие Шлиссельбургские роты, прибыли: лёгкий баталион, одна Орловская рота и легкоконная бригада. Орлова полку казак Ефим Турченков, видя турками отвозимую нашу пушку, при ней одного из них сколол и с последуемым за ним казаком Нестером Рекуновым скололи четырёх. Казаки сломили варваров. Солнце было низко! Я обновил третей раз сражение». Эти строки Суворов писал, превозмогая боль, раненый. Именно в Кылбуруне (так называли крепость турки) чудо-богатыри, восхитившие Суворова, стали ему настоящими братьями по оружию, с которыми он совершит чудеса на берегах Рымника и на стенах Измаила…

Ничуть не менее важным адресатом генерал-аншефа была в те дни Наташа Суворова, Суворочка. Для неё он сочинял письма сказочные, захватывающие: «Ты меня порадовала письмом от 9 Ноября; больше порадуешь, как на тебя наденут белое платье; и того больше, как будем жить вместе. Будь благочестива, благонравна, почитай свою матушку Софью Ивановну; или она тебе выдерет уши, да посадит за сухарик с водицею. Желаю тебе благополучно препроводить Святки; Христос Спаситель тебя соблюди новой и многие годы! Я твоего прежнего письма не читал за недосугом; отослал к сестре Анне Васильевне. У нас были драки сильные, нежели вы деретесь за волосы; а как в правду потанцевали, в боку пушечная картечь, в левой руке от пули дырочка, да подо мною лошади мордочку отстрелили: насилу часов чрез восемь отпустили в театру в камеру. Я теперь только что возвратился; выездил близь пятисот верст верхом в шесть дней и не ночью. Нам же весело на Черном море, на Лимане! Везде поют лебеди, ушки, кулики; по полям жаворонки, синички, лисички, а в воде стерляди, осетры: пропасть! Прости, мой друг Наташа, я чаю, ты знаешь, что мне моя матушка Государыня пожаловала Андреевскую ленту за веру и верность». «Смерть моя – для Отечества, жизнь моя – для Наташи», – это не пустые слова.