― Скажи это своим волосам! — ответил немного успокоившийся Артур и, вырвавшись из рук следопыта, направился в свою комнату.

― А ты почему без броника? Где оружие? — спросил с раздражением Николай, обратив внимание на Аню. — Оденься немедленно!

Девушка вернулась на кухню и поспешно собралась.

Два часа спустя они спускались по лестнице. Первым шел Николай, за ним Аня, замыкал отряд Артур. Григория они оставили умирать в квартире. У него забрали автомат, вещмешок и дозиметр, дали напиться и оставили личный клинок. Старейшина вложил в руку раненого пистолет, отнятый у атаманши, с единственным патроном в патроннике.

Когда отряд спустился на первый этаж, раздался выстрел.

― Да восславят тебя священные воды Миуса, брат мой, — прошептал следопыт, выходя из подъезда.

Пробравшись сквозь заросли, троица вышла на дорогу. Ночь выдалась звездной и безветренной. Было очень тихо. В свете растущей горбатой луны дома и деревья, погруженные в зловещее затишье, казались фантомами, призрачным отражением иного мира.

― Ты наши уши и наши глаза, — шепнул Николай Ане. — Как почувствуешь след Олега, дай знак. Только делай все молча.

Они бесшумно продвигались по городу. Аня прислушивалась, постоянно озиралась, но ее шестое чувство ничего не могло нащупать. Совсем ничего, будто город вымер. Не было хищников, не было их жертв, не было ничего.

Отряд вышел на очередной перекресток, в середине которого находилась целая груда искореженных автомобилей. Николай рукой указал направление. Аня огляделась и увидела очень странный столб, с каким-то длинным скворечником наверху, в который были вставлены три стеклянных кругляша.

И вдруг тот, что посередине, загорелся желтым светом, потух, и снова загорелся. От призрачной ночи не осталось и следа. Стоял жаркий полдень. Кругом столпотворение. Настоящая паника. Кто-то бежит, зажав в руках сумки с продуктами. Другой застыл на месте, обхватив руками голову, понимая, что спастись не удастся. Еще один лежит неподвижно: он получил свое избавление. Слышится нестерпимый вой, больно режущий уши. Дым стелется по земле, не давая дышать. Множество автомобилей, часть из которых смяты, сгрудились на перекрестке, перекрыв проезд. Доносятся крики боли, отборный мат, детский плач. Двое мужчин, красные от напряжения, вцепились друг другу в глотки, стоя на капоте. Из покалеченной бело-синей машины с надписью «Полиция» выскакивает человек в форме. Аня узнает его. Это отец. Ее отец. Только намного моложе. Без плеши и седины. Он не обращает никакого внимания на дерущихся, подбегает к другому автомобилю, в котором сидят мужчина и женщина.

― Ваше транспортное средство изымается для нужд полиции! — орет он срывающимся голосом.

― Какие еще нужды? Нам некогда, — отвечает мужчина, пытаясь завести машину, задняя часть которой под потолок забита коробками, баулами и какими-то свертками.

Тогда отец достает пистолет и надрывно вопит:

― Выйти из автомобиля, иначе я применю силу!

Женщина начинает кричать, а мужчина, уставившись ошалелым взглядом на полицейского, вдруг злобно вопит:

― Ах ты мент вонючий! Чтоб ты сдох, гнида! Мусор помойный!..

Отец стреляет прямо через стекло. Мужчина, дернувшись, хрипит:

― Валя!.. Валя!.. беги...

Полицейский, открыв дверь и выкинув на дорогу раненого, садится в автомобиль. У женщины истерика.

― Вылазь из машины, сука! — убийца дрожащими руками наставляет оружие на женщину.

Но она, вцепившись душегубу в волосы, вопит:

― Будь ты проклят, гад! Будь ты сам проклят и дети твои!

Раздается новый выстрел, и женщина вываливается из кабины автомобиля. Машина после нескольких попыток заводится и срывается с места. Мужчина с простреленной грудью тянет руку:

― Валя... Валя... — хрипит он.

Аня переводит взгляд на женщину. Та лежит на спине, широко раскинув руки и ноги, из-под нее растекается лужа крови. У нее очень большой живот. Она же беременна! На позднем сроке...

― Валя... Валя... — слышится слабеющий хрип.

― Я проклята, — ошеломленная Аня, закрылась руками. — Я проклята... я не смогу родить... никогда... я проклята...

― Анна! Анна! — Николай, с трудом отодрав руки от лица девушки, посмотрел ей в глаза. — С тобой все в порядке?

― Это было здесь... я видела... это было здесь... прямо з-здесь... — девушка заикалась.

― Что было? Когда? — подбежал Артур.

― Следи за периметром, я сам разберусь, — прошипел Николай. — Что ты увидела? Отвечай!

Аня, наконец, пришла в себя и огляделась. Все та же ночь, освещенная неполной горбатой луной. Все тот же перекресток. И груда ржавого металла на его середине. И странный столб с тремя глазами не мигает больше желтым светом...

― Тут было, очень давно, больше двадцати лет назад... Я видела.

― Этого еще не хватало, — с досадой вздохнул следопыт. — Сейчас сконцентрируйся на нынешнем моменте. От тебя зависит успешность операции.

― Зачем только взяли тебя с собой? Никакой помощи, дура истеричная, — произнес Артур.

Николай неожиданно ударил ее по щеке. Ударил так, как бил обычно отец за непослушание. Больно. Хлестко. Обидно. Аня, зло сверкнув глазами, проговорила со сталью в голосе:

― Я уже в порядке. Я увижу и услышу все, что нужно. Я все сделаю.

Они пошли дальше по улице вдоль заброшенных домов и разграбленных витрин. На обочине густели заросли. В них могли бы прятаться какие-нибудь хищники, мутанты, выродки. Но Аня знала, что, ни в этих, ни в следующих кустарниках, ни в пустых зданиях никого не было. Город вымер.

Артур вдруг споткнулся.

― Хрена тут железа на дорогу набросали, мля! — ругнулся он.

― Это не железо, — прошептал Николай, — это трамвайные пути.

― Что такое трамвайные...

Наследник оборвался на полуслове, поскольку в ночи раздалась трель. Странная, прерывистая, ни на что не похожая. Следопыт вопросительно взглянул на Аню.

― Просто какая-то ночная птица, — сказала девушка.

Она соврала. Аня видела шлейф, очень похожий на человеческий. Существо пряталось за стеной ближайшего дома. Именно оно сейчас издавало прерывистые звуки — песнь возмездия.

Николай с недоверием посмотрел на Аню. Что-то напоминала ему эта трель. Что-то мучительно знакомое... но что?..

― Ты в этом уверена? — спросил он.

― Абсолютно, — сказала девушка, и в голосе ее слышалось затаенное презрение, но следопыт ничего не заподозрил.