но переводит внимание к тому, о ком я сказал. И чего она… Зато теперь вспоминаю про оставленное мне его матерью напоминание в виде отметины на шее.

– Привет, – улыбается тепло и ласково моя помощница, склонившись над Максом, протянув тому ладонь.

Тот не спешит отвечать на рукопожатие. Еще и свободную руку прячет себе за спину, прижимаясь ко мне ближе.

– Здравствуйте, – произносит, насупившись.

Хм…

– Она тебе не нравится? – интересуюсь прямо, едва мы все-таки заходим в кабинет, а дверь за нами закрывается.

Пальто я скидываю, оставляю на специальной вешалке.

– А тебе? – доносится в ответ с пыхтением, пока Макс тоже начинает самостоятельно раздеваться.

Помогать ему не спешу. Удивленно приподнимаю бровь, складывая руки на груди, наблюдая за его стараниями.

– Если бы она меня не устраивала, то не работала бы здесь, – отпускаю вполне закономерным замечанием.

Сын перестает бороться с молниями на комбинезоне и смотрит на меня теперь исподлобья.

– Мама лучше! – заявляет упрямо, поджимая губы. – И красивей! – добавляет через секундную паузу.

– Я не спорю, – говорю, как есть, присаживаясь перед ним на корточки, и все-таки помогаю с тем, чтобы избавиться от верхней одежды. – Но с чего бы тебе мне об этом напоминать?

И сам все прекрасно понимаю, детская ревность – она такая, но интересно послушать его версию. А он…

– И ты не будешь писать в эту Агату? – хоть и вопрос, но больше похожий на приказ.

Ну, как тут не рассмеяться?

Вот и я не удерживаюсь.

– А не маловат ты, такие вопросы задавать? – треплю его по темной макушке, после того, как снимаю шапку.

– Нет. Я уже большой! Мне почти пять лет!

Одариваю его скептическом взором. Показательно так.

– Не теми ты вопросами мучаешься, парень, – качаю головой в отрицании. – Лучше подумай о том, что мы твоей такой «красивой» и «лучшей» маме на Восьмое марта подарим. Учти, пироги я стряпать не умею. Да и ты – тоже вряд ли, – делаю вид, что тоже призадумался.

Мальчишка думает совсем недолго и вскоре в синих глазах загорается предвкушение.

– Братика! – выдает радостно, расплываясь в широкой и счастливой улыбке. – То есть мне братика, а маме нового сына!

– А говорил, что большой, – вздыхаю театрально устало, убирая верхнюю одежду сына туда же, куда и свое пальто, а продолжать не спешу, сперва усаживаюсь в рабочее кресло. – За такой короткий срок мы однозначно не успеем, – заканчиваю.

Очень стараюсь снова не рассмеяться. Дается довольно сложно. Но я изо всех сил изображаю серьезность, сцепив пальцы в замок, опираясь локтями в стол.

– Почему? Там же только разочек пописать! А я очень хочу братика, – подходит ко мне ближе и складывает ладошки вместе. – Ну, пожалуйста, папочка.

Вот тут все мое веселье точно заканчивается.

– Это тебе тоже Даша рассказала?

– Тоже будешь ее ругать? Мама тогда очень громко на нее кричала за это, – вздыхает расстроенно.

Все-таки улыбаюсь краешком губ. И мальчишку маню к себе поближе. А когда он послушно подходит, усаживаю на колени.

– Нет. Но не стоит верить всему тому, что говорят, если только не уверен, что первоисточник тебя не обманет, – произношу поучительным тоном. – Вот твоя Даша – неблагонадежный первоисточник. Не всегда именно так случается. Крайней редко, если уж на то пошло.

На детском личике поселяется озадаченность.

– Не-бла-го-деж-ный перво-что?

– Гонит она, – упрощаю понимание. – Не по-детски гонит.

– Куда гонит? – снова не понимает Максим. – Зачем?

– Не зачем, а куда. Далеко-далеко, по пути заблуждения и глупости, – опять улыбаюсь.

– Как Элли с Тотошкой шли по дороге из желтого кирпича?

– Не факт, – задумываюсь над тем, что куда-то совсем не туда наш разговор сворачивает. – Но да ладно. У нас с тобой другая проблема имеется. Мы так и не определились, какой подарок твоей маме делать будем, раз первый предложенный тобой вариант не удался. Ну, помимо цветов, – возвращаюсь к изначальному.

Максим ненадолго призадумывается.

– Я маме всегда дарю открытку и один пиончик, – говорит по итогу. – А больше ей не надо. У нее все есть. Она сама так говорит.

Мысленно усмехаюсь.

– Ей нравятся пионы?

– Да. И не любит розы. Она ими даже один раз нашего соседа побила, который ей их подарил.

– Да-а? Настолько не нравятся? – уточняю, а сам невольно представляю мужика, который этими самыми розами в мордашку получает.

И не только в мордашку…

– Угу, – кивает мальчишка.

– Ясно. Никаких роз. Пионы, – подвожу нехитрый итог.

– Еще фиалки. У нас дома их много.

– Фиалки, так фиалки, – соглашаюсь и с этим. – К тому же, есть у меня одна мысль, помимо цветов, – не спешу делиться подробностями. – Но, думаю, она тебе понравится. Только тшш… – прикладываю указательный палец к губам. – Это пока секрет, понял? Никому пока знать нельзя.

Макс с энтузиазмом кивает и ладошками свой рот накрывает.

– Я как рыбка! – добавляет вслух приглушенным голосом, глядя на меня уже совсем восторженно. – А что это?

Склоняюсь к нему ближе.

– Говорю же, секрет, – перехожу на заговорщицкий тон. – Пока и тебе знать нельзя. Позже расскажу. А то без тебя один точно не справлюсь, – подмигиваю, прежде чем распрямиться.

– Ну папа! – принимается ныть тот. – Так нечестно! Расскажи!

– Расскажу, – соглашаюсь миролюбиво. – Позже! А то вдруг ты не утерпишь и проболтаешься?

– Я не буду, обещаю. Я умею хранить секреты. Правда. У мамы спроси. Она мне всегда все рассказывает, и я всегда молчу. Только Лере рассказываю, но тоже по большому секрету. И больше никому. А Лера тоже умеет хранить секреты. Я вас с ней познакомлю потом, когда ты к нам в садик придешь. Ты ведь придешь?

– Приду, конечно, – киваю согласно. – Но если ты всегда Лере своей все, тоже по секрету рассказываешь, это значит, что ты все-таки не умеешь их хранить, потому что если «никому», то значит и Лере тоже знать нельзя, – улыбаюсь. – А если она тоже, потом, также, как ты, тоже по секрету