— Вика, а что, если я подъеду и мы просто покатаемся по городу? предложил он единственное, что пришло в голову.

— Отлично, — согласилась девушка. — Вы будете на своей «Волге»?

— Нет, я приеду на серой «девятке». Вы в девять сможете?

— Хорошо, я буду ждать.

Вечером, около восьми, позвонил Макеев. Лопнула труба одного из коллекторов, и теперь полгорода могло остаться без отопления. Положив трубку, Спирин посидел немного, затем театрально вздохнул и сказал Ларисе, как обычно безмятежно раскинувшейся перед телевизором на диване.

— Прийдется съездить к месту аварии, что-то Колин голос мне не понравился. Не ушел бы опять в запой.

— Заездили вы его совсем, — оторвавшись от ящика, отозвалась жена. Сколько можно его во все дыры пихать?

Спирин только хмыкнул в ответ.

— У него работа такая, он за это деньги получает.

Заметив, что муж берет ключи, Лариса удивилась.

— Ты что, машину не вызвал?

— Нет, на своей прокачусь. Не все тебе на ней раскатывать.

Лариса сразу оживилась, даже привстала с дивана.

— Вот, кстати, послушай, там какой-то звук странный, как будто что-то в моторе звякает.

Целуя жену на прощание, Виктор был неприятно поражен ее внешним видом. Лариса, весь день ходившая при полном параде, к вечеру смывала с себя косметику, в обязательном порядке мыла голову, и с ее короткой стрижкой превращалась во что-то блеклое и бесцветное. Она старела быстрее мужа, сеточки морщин около глаз, отнюдь не искусственные тени под глазами, кожа стала дряблой, несмотря на все кремы и маски. Раньше он не придавал этому значения, но тем сильнее это бросилось в глаза сейчас, после знакомства с ослепительно юной Викторией.

За руль своей машины он садился очень редко, в основном разъезжала Лариса, и мотор «девятки» в самом деле неприятно встревожил Виктора. Но скорость машина набирала хорошо, и вскоре он притормозил у знакомого дома. Хотя время было еще без десяти девять, но девушка уже ждала и, быстро пробежав под дождем короткие пять метров, нырнула в теплый и уютный салон автомобиля.

— Привет! — весело поздоровалась Вика. — Куда мы едем?

— Вперед, — улыбнулся в ответ Спирин и тронул машину с места.

— Хорошо! — легко согласилась девушка.

Они колесили по городу, снова говорили о чем-то не главном. Надоедливый осенний ночной дождь заливал лобовое стекло, и черные резинки работающих дворников размывали окружающий их мир и словно пытались дирижировать хрипловатыми синкопами трубы и голоса Луи Армстронга. Спирин чувствовал непонятную власть этих смеющихся глаз, в свете фар встречных машин в волосах Виктории вспыхивали бриллиантиками капли попавшего на нее дождя, а недосказанность слов и чувств тяготила его. Остановившись на красный свет на перекрестке около студии Кривошеева, они, не сговариваясь, глянули вверх. Свет в его окнах горел на полную мощность.

— Может, зайдем? — предложила Вика.

— Пошли, — согласился Спирин.

Федор работал. В очередной раз он увлекся скульптурой. С малолетства он баловался лепкой, но то, что выходило из-под его рук, только раздражало его, хотя остальным очень нравилось.

— Нет, я не Микеланджело! — заявил Федор лет пять назад и, разбив вдребезги последнее творение, окончательно перешел на живопись, во всяком случае он так думал.

— Ого, ты опять решил заняться лепкой? — вместо приветствия спросил Виктор. Девушка просто поздоровалась.

— Да, что-то снова потянуло, — нехотя сознался Кривошеев, возясь с разложенной на столе громадной кучей глины.

— По-моему, получается, — похвалил Виктор.

— Это только по-твоему, — буркнул Федор, продолжая ковырять резцом податливую массу.

— Нет, в самом деле здорово, — согласилась Вика, обходя вокруг объемной композиции, в которой слились в клубке драконьи морды, чешуйчатые хвосты, мощные когтистые лапы и что-то совсем ужасное, непонятной формы, но напоминающее человека.

— А, ерунда! — поморщился Федор и, воспользовавшись тем, что девушка оказалась за скульптурой, толкнул Спирина локтем и показал взглядом на карман.

— Чего? — не понял тот.

Художник еще раз повторил странный жест, а потом шепнул на ухо непонятливому мэру:

— Возьми ключи от квартиры, я заночую здесь, а завтра утром завезешь его мне.

Спирин, несколько опешив, полез в его карман. Минут через пять они с

Викторией попрощались и ушли. Художник посмотрел им вслед, вздохнул и принялся крушить почти законченную композицию.

Сев за руль и включив двигатель, Спирин обескураженно почесал себя за ухом и смущенно сказал:

— Федор дал мне ключи от своей квартиры.

— Вот и хорошо. Поедем посмотрим, как он живет, — с улыбкой ответила Виктория. Ее забавлял нерешительный стиль ухаживания высокопоставленного лица. Еще утром, после того как Спирин ей позволнил Вика решила что пойдет с этим человеком куда угодно, куда только он позовет.

Квартира Кривошеева больше напоминала филиал музея. Одно время он страстно увлекался русскими иконами, натащил их несколько десятков, сам пробовал писать в том же стиле. Один из таких шедевров висел над его кроватью. На большом холсте Федор изобразил очень красивую женщину с чувственными губами, с зовущим и страстным взглядом, но при нимбе и в традиционном одеянии святой.

— Это кто? — спросила Вика и сама себе ответила, прочитав рядом с изображением традиционно сокращенное имя великомученицы. — А, Мария Магдалина.

— Кто? — не сразу понял Спирин.

— Ну эта, кающаяся грешница.

Виктор чуть хмыкнул. Он наконец понял, почему Федор, весьма неравнодушный к женскому полу, повесил над своим ложем именно этот шедевр.

Осмотрев весь антиквариат, Вика уселась на кровать под библейской блудницей и подняв лицо к стоящему перед ней Спирину, с улыбкой сказала:

— Виктор Николаевич, господин мэр! Если вы меня сейчас не поцелуете, то я на вас очень обижусь.

Домой Спирин вернулся в первом часу ночи. Сняв куртку, он зачем-то прошел в спальню. Лариса, проснувшись, сонным голосом спросила:

— Ну, что там с Макеевым?

— Что-что. Пьян как собака.

— Ложись, что стоишь?

— Я сейчас.

Выйдя на кухню, Виктор достал бутылку коньяка и выпил свои обычные пятьдесят грамм. К этой процедуре он привык после трагедии с домом, только так он смог заснуть. Подумав немного, налил себе еще столько же, выпил, а потом долго сидел за столом, вертя в руках пустую рюмку. Похоже было, что жизнь поставила перед ним самую сложную задачу.

Пролежав первую ночь на пепелище, оплакав жену и детей, Григорий замазал рану пеплом и на день скрылся в камышах около озера Гнилого. Тут его поджидала первая удача, солдатская шинель, сгоряча брошенная в камыши лихим дембелем года два назад. Очистив ее от грязи, цыган завернулся и продремал весь день. Уже ночью, пробираясь к дому, он наткнулся на валяющегося в кустах алкаша, лежавшего в обнимку с удочкой. Какую рыбу он хотел ловить в озере, где не водились даже пиявки, неизвестно, но его ботинки пришлись Григорию впору, так же, как и шапка, но самое главное — у него имелись спички.