– Мне тоже безразлична жизнь Клавдия, но я боюсь за вашу жизнь, – сказал Горацио.

– Посмотри на меня, я – ничто, – возразила я, внезапно меня опять охватило отчаяние. – А раз я ничто, у меня ничего нельзя отнять.

– Вы ошибаетесь, Офелия. Но я не настроен вести ученые споры.

– Моего отца убили, как крысу. И моя жизнь тоже стоит не больше, чем жизнь этого грызуна.

– Видит Бог, естественно, что вы оплакиваете отца, но не позволяйте горю лишить вас разума, – умоляюще произнес Горацио и взял мою руку в свои.

– Больше всего я горюю не о смерти отца, а о холодности мужа, – заплакала я, не в силах сдержать слезы. Моим единственным, слабым утешением было пожатие руки Горацио.

– Никто не видел, как я, тот личный ад, в котором оказался Гамлет, когда узнал, что нечаянно убил отца своей новобрачной, – сказал Горацио, пристально глядя на меня. – Я знаю, что он ходил к вам, чтобы вымолить прощение.

Я вспомнила рассказ Элноры о том, с каким отчаянием рвался Гамлет в мою дверь.

– Он приходил умолять меня только о прощении? Или о любви тоже? – спросила я, во мне надежда боролась со страхом.

– А вы бы дали ему и то, и другое? – Горацио смотрел мне прямо в глаза. Я обязана была сказать ему правду, хотя и сама не хотела посмотреть ей в глаза.

– Я могла бы простить человека, который по ошибке убил моего отца, но любить его, как супруга? Клянусь Богом, Горацио, я не знаю! – воскликнула я, воздев руки к небу. – Я уйду, и буду жить одна; исчезну и перестану быть женой Гамлета! – Последние слова вырвались у меня вместе с рыданием, я вскочила на ноги, собираясь покинуть сцену.

Горацио преградил мне путь и не позволил уйти.

– Офелия, это было бы бессмысленно и опасно. Клавдий коварнее, чем вы думаете. В доказательство, у меня есть важные известия от Гамлета.

Известия! Это меня остановило. Горацио сунул руку в камзол и достал письмо. И заговорил очень настойчиво.

– Прочтите, как Клавдий отправил Гамлета в Англию, не ради его безопасности, а на смерть! Розенкранца и Гильденстерна он тоже послал туда с письмами, которые стали бы ему приговором. Но он спасся, он сорвал их подлые планы. Он пишет, чтобы я присоединился к нему, как можно скорее, чтобы я спешил так, будто убегаю от смерти.

Это был действительно новый поворот. Я пробежала глазами письмо, написанное знакомым почерком Гамлета. Оно разбудило меня, словно ведро воды выплеснули мне в лицо. Намерения Клавдия были более черными, чем я могла себе представить; он заказал убийство Гамлета, своего племянника и сына. Я знала, что он отравил короля. Возможно, он приказал убить и моего отца. С какой стати ему щадить меня? Какой я была глупой, когда думала, что безумие меня защитит. Я лишь сделала себя легкой добычей для этого волка.

– Мы были правы, Офелия, опасаясь последствий игры Гамлета. Нам с вами грозит опасность, если мы останемся в Эльсиноре. Бежим вместе со мной, и мы присоединимся к Гамлету, – умолял меня Горацио.

– Как ты доберешься до него? Он плывет вместе с командой пиратов где-то в открытом море, – возразила я, указывая на письмо.

– Курьер, доставивший это письмо, отведет нас к нему.

– Гамлет отверг мою любовь, он меня ненавидит, – ответила я. – Это чистая правда. – Я подняла руку, чтобы не позволить Горацио возразить, пока перечитывала письмо. – Он не просит тебя помочь мне сбежать. Зачем тебе рисковать?

Казалось, Горацио борется с собой.

– Моя преданность Гамлету обязывает меня защищать вас, его жену. Поедем со мной, и я отвезу вас к нему, – настаивал он.

Так как в письме Гамлет не упоминал обо мне, я не желала обдумывать его предложение. Я ощущала жгучую боль, решившись на разрыв с мужем.

– Я не могу быть так же послушной долгу женой, как ты – другом. Я не поеду к Гамлету.

Горацио казался ошеломленным. Долгое, тяжелое мгновение прошло прежде, чем он заговорил.

– Вам нельзя здесь оставаться, – настойчиво сказал он. – Вы обладаете опасными сведениями. Клавдий устроит покушение на вашу жизнь, это лишь вопрос времени.

– Ты прав, Горацио. Но как я могу уехать? Как ты сможешь уехать? Шпионы Клавдия будут нас преследовать.

Горацио вздохнул и запустил пальцы в свои рыжеватые кудри.

– Я связал свою судьбу с судьбой друга, и придумаю способ добраться до него. Но ваша безопасность – это сейчас самое неотложное дело. – Его глаза казались темными бусинами, спрятанными под нахмуренными бровями.

Мои пальцы перебирали травы в корзинке: розмарин, рута, дикий имбирь, тимьян. Смесь их запахов плыла в воздухе, возбуждая чувства и проясняя мысли. Разум подсказывал мне, что я не смогу долго продолжать хитрить и притворяться сумасшедшей. Я решила пойти другим путем.

– Я покину Эльсинор, Горацио.

Он вздохнул с облегчением.

– Но я пойду своей дорогой. Одна.

– Как? – с сомнением спросил он.

– Притворившись мертвой. Щадящий яд…

Горацио перебил меня:

– Нет, Офелия! Вы не должны причинить себе вред от отчаяния!

– Добрый Горацио, выслушай меня. Я собираюсь убежать и остаться живой, хотя все будут считать меня мертвой. У меня есть план, но мне нужна твоя помощь.

– Я не понимаю, но отдаю себя в ваше распоряжение. Я отдам жизнь, чтобы уберечь вас от беды, – произнес он с жаром новоявленного рыцаря, отправляющегося на подвиг.

– Благодарю тебя, добрый Горацио. Я доверюсь тебе. Потому что, если я этого не сделаю, то наверняка погибну.

В пыльном шкафу, где я планировала побег, полоска света, падающая в узкое окно, сияла, подобно яркому лучу разума в мире хаоса. Я велела Горацио запомнить каждую деталь моего плана, подавляя его сомнения и требуя вместо них веры. Вскоре он знал свою роль, мои реплики и место нашей встречи в конце. Требовать у Горацио клятву хранить тайну не было нужды, так как между нами уже установилось прочное доверие. Когда мы расстались, он дал мне кинжал и взял с меня обещание всегда носить его с собой.

Несмотря на то, что я доверила Горацио свою жизнь, я не сказала ему о том, что, возможно, у меня будет ребенок. Мне хотелось дождаться месячных, хотелось, чтобы мое тело опровергло это подозрение. Оставшись одна в своей комнате, я вынула кинжал Горацио из ножен и потрогала острый кончик. Ярко-красная капелька крови внезапно набухла на кончике пальца и потекла по лезвию. Я в панике вытерла эту кровь. Один удар такого ножа – и жизнь вытечет из меня – и этот конец гораздо хуже, чем простая потеря девственности. И если я ношу ребенка, его я тоже потеряю.

Я представления не имела, что значит вынашивать ребенка. Знала только, что буду становиться все тяжелее от этого бремени, и наступит день, когда меня скрутит боль, и будет терзать до тех пор, пока из моего лона не выскочит некое создание и закричит, требуя заботиться о нем. Что мне делать тогда? У меня нет даже инстинктов кошки-матери. Мне хотелось бежать и из Эльсинора, и от неизвестной судьбы материнства, хотя такое бегство казалось невозможным, разве только в объятия смерти.