После всех этих утомительных занятий мы снова забирались в школьный автобус в час пополудни, чтобы совершить приятную поездку домой. Те же мальчишки, что колотили друг друга на школьном дворе, вели себя как ни в чем не бывало. Меня это поражало. В арабском мире подобных побоев не забывают, они могут привести к многолетней вражде между семьями, а иногда между целыми племенами. В стране, где я родился, куда менее серьезные обиды порождали жестокие межплеменные распри.

Эта новая страна, которую мы теперь называли своим домом, была поистине прелестной. Мне нравилось, прильнув к окну автобуса, рассматривать оживленные, шумные улицы. Ярко одетые суданцы, казалось, собирались на какой-то праздник. И разница между Суданом и Саудовской Аравией заключалась не только в том, что мужчины и женщины могли находиться вместе — в Саудовской Аравии даже среди мужчин не приняты столь шумные публичные сборища. В стране, где я родился, вся жизнь человека спрятана за высокими стенами, окружающими его жилище.

Помимо школьных занятий, старшие мальчики, включая меня, получали дополнительные знания дома. Отец нанял нам трех репетиторов, и каждый из них был весьма компетентен в таких областях, как международная политика, математика, география, история и арабский язык. Один из учителей был марокканцем и экспертом в религиозных вопросах. Все трое оказались терпеливы и добры, и мы их очень уважали.

Занятия проходили в гостевом доме — на одной из вилл отца, которая использовалась в основном для проживания многочисленных посетителей, приезжавших к отцу из мусульманских стран или из Европы. Гостевой дом имел три этажа и двадцать две комнаты, а его общая площадь значительно превосходила площадь дома, где жила наша семья. Дом был выкрашен в бледно-розовый цвет, на фоне которого ярко выделялись блестящие черные ворота.

В гостевом доме была специальная комната для занятий, где мы с братьями проводили по три часа каждый день. Слишком устав после школы, я мало запоминал из прочитанного на этих занятиях, мечтая о свободе, прогулках на закате и игре в футбол.

Кроме жилища нашей семьи и гостевого дома, отец имел в Аль-Рияд Вилладж еще два здания, находившиеся неподалеку. Эти две виллы тоже были большими и служили пристанищем для многочисленных служащих отца, управляющих, шоферов и охранников, большинство из которых являлись бывшими моджахедами — ветеранами русско-афганской войны. Отец не только оставил на службе всех, кто жил на нашей ферме в Джидде, он привез сюда новых. Те, кого не поселили рядом с нами, обитали в других домах, разбросанных по всей стране.

Не считая немногих мужчин, которые работали на семейной ферме возле Джидды, мы редко общались с подчиненными отца. Кроме того, когда мы жили в Саудовской Аравии, я был еще слишком мал, чтобы полностью постичь значение того, что видел. Но внезапно я начал лучше понимать, что представляет собой мир отца с его важными деловыми и политическими интересами, в котором люди из разных стран оказывали ему огромное почтение. Думаю, именно в Судане отец начал смотреть на своих сыновей как на будущих соратников в делах, и тогда он впервые пригласил нас одним глазком взглянуть на запутанный мир политики и коммерческой деятельности, в котором существовал.

Проведя какое-то время с отцом в его офисах, мы затем начали встречаться с моджахедами и понемногу узнавать кое-что об их жизни. Тогда-то нам стало известно, что очень немногим из бывших солдат разрешили вернуться к себе на родину.

У каждого из этих солдат — своя интересная история.

Пока война между Советским Союзом и Афганистаном была в разгаре, правительства стран региона помогали отцу и другим активистам, посылая группы молодых бойцов сражаться с русскими. Эти юные солдаты верили в идеалы и имели все основания полагать: их вознаградят за то, что они бросили учебу, карьеру, отказались от возможных браков — всё ради того, чтобы участвовать в священном джихаде, помочь мусульманским братьям, оказавшимся в беде. В годы сражений их осыпали обещаниями славы и почета, но после победы в войне, одержать которую, по мнению многих, было невозможно, правительства их стран отказались от них. Одним солдатам не продлили паспорта, а других бойцов, пытавшихся вернуться домой, просто развернули на границе.

Очевидно, лидеры их стран опасались, что моджахеды стали слишком сведущи в искусстве сопротивления и ведения военных действий. И если они вернутся, это может создать опасность для действующих режимов.

Так эти храбрые воины внезапно обнаружили, что стали изгнанниками. Отчаянно нуждаясь в заработке, они обратились к отцу. И хотя в его собственной жизни всё так запуталось, что ему в конце концов пришлось бежать из родной страны, те, кто просил его о помощи, получили работу с хорошей зарплатой и жилье. Многие ветераны говорили мне и братьям, что наш отец — единственный, кто не забыл данные им обещания.

Многие закаленные в той войне солдаты стали охранниками отца, ревностно защищавшими его и его семью. Эти мощные бойцы выглядели так устрашающе, что, казалось, могли голыми руками расправиться с моим худосочным отцом, но они относились к нему с безмерным почтением и уважением и всегда держались в тени, не открывая рта, пока он с ними не заговорит. Хотя отец не требовал от них подобного благоговения, они всем сердцем преклонялись перед ним и были движимы единственным желанием — ему угодить.

Как сыновья Усамы бен Ладена мы чувствовали на себе все выгоды такого преклонения. Каждый из солдат пожертвовал бы жизнью, чтобы нас защитить.

Сначала мы остерегались этих охранников, думая, что преданность отцу превращала их в лишнюю пару глаз, что они следили за нами и немедленно докладывали обо всем отцу. Мы были слишком молоды и не понимали: в мире немало людей, которые желают смерти отцу, и мы можем от них тоже пострадать. Мы верили, что все на свете — за исключением разве что тех мерзких учителей из Саудовской Аравии — преклоняются перед отцом, ведь мы сами почти боготворили его. «Ваш отец — принц», — то и дело говорили нам.

Но хотя не один десяток солдат отца следил за его сыновьями, мы жили в таком оживленном районе, что нам было не слишком сложно избавиться от охраны. Обычно жизнь возле нашего дома била ключом, и мы потихоньку искали способы раствориться в толпе и улизнуть, когда наши охранники были заняты каким-то делом.

Со временем у нас появилось больше свободы. Постепенно кандалы, сковывавшие нас, ослабли. Стал ли отец больше нам доверять? Или был так занят своими проектами, что на какое-то время просто забыл о нас? Я никогда не узнаю ответа на этот вопрос.

Но я точно знаю, что отец занимался многими деловыми проектами в годы пребывания в Судане. Однажды он несказанно удивил меня, заявив:

— Судан теперь наша родина. Я проживу на этой земле остаток жизни.

Помню, как странно мне было слышать эти слова. Я не верил, что он с такой легкостью может навеки порвать связь со страной, в которой родился.

Поскольку его верность и преданность теперь предназначались Судану, отца захватила идея обеспечить этой бедной стране современные условия жизни. Со времен Саудовской Аравии он знал, что такое экономическое процветание, и хотел, чтобы Судан достиг подобного благосостояния. Но у этой страны не было нефтяных ресурсов Саудовской Аравии, поэтому отец высказал идею, что ключом к преодолению бедности этой африканской нации могут стать плодородные почвы страны. Регион к югу от Хартума и до границ с Эфиопией был известен в народе как житница Судана. Там отец приобрел многочисленные фермы, где выращивал разные виды овощей и подсолнечник. Он также занимался строительством и разведением лошадей.