не повредив его? Разумеется, нет. Много есть на свете способов умерщвлять людей, но чтобы в тонкой деревянной раме оказалась абсолютно незаметная бомба… Первый раз слышу. Не исключено, конечно, что мне будет оказана честь стать первопроходцем.

— Юз…

— Что?

— Готов? Давай!

— Ладно. Вообще-то…

Энджи схватила меня за руки и выдернула из кресла. Я упал на нее, и мы повалились на стол. Взрыва не последовало. Энджи рассмеялась так, будто в ней самой что-то взорвалось, и я понял, что она не вполне была уверена в успехе нашей операции. И все же она помогла мне выбраться с проклятого кресла.

Я тоже рассмеялся. Так смеется человек, неделю не смыкавший глаз, человек, идущий по лезвию бритвы. Я стоял вплотную к Энджи, крепко обхватив ее талию, и чувствовал, как поднимается и опускается ее грудь. Нас обоих пробила испарина, но глаза ее мерцали, зрачки расширились, будто мгновение, так и не ставшее для нас последним, опьянило ее.

В это мгновение я и поцеловал Энджи. Она вернула мне поцелуй. Внезапно все обрело особую резкую отчетливость — и донесшийся снизу звук автомобильного клаксона, и аромат свежего летнего воздуха, перемешанного с весенней пылью, осевшей между стеклами, и солоноватый вкус испарины, выступившей на лбу, и легкая боль, которую я ощущал на не до конца еще заживших губах, и горьковатая свежесть светлого пива, выпитого час назад, но все еще холодившего язык и зубы Энджи.

Но тут зазвонил телефон.

Энджи откинулась назад, упершись ладонями мне в грудь, потом, скользнув вдоль стола, высвободилась из моих объятий. Она продолжала улыбаться, но теперь в этой улыбке сквозило недоверие, а в глазах появилось странное выражение — нечто среднее между сожалением и страхом. Один бог знает, какое лицо было в эту минуту у меня.

— Алло, — хрипло ответил я.

— Все еще сидишь?

— Уже не сижу. Смотрю в окно на свой улетающий зад.

— Ага. Ладно, Кензи, считай, что тебя предупредили.

— Чем могу служить, Марион?

— Приходи, повидаемся, побеседуем.

— Достоин ли я такой чести?

— Вполне. — Сосия мягко засмеялся.

— Видишь ли, Марион, у меня до самого октября все расписано по минутам. Дел невпротык. Попробуй позвонить мне перед Днем всех святых.

На это он сказал лишь:

— Хоу-стрит, дом номер двести пять.

Это был адрес Энджи.

— Где и когда? — спросил я.

Вответ он снова негромко засмеялся. Сосия видел меня насквозь, знал это и знал, что я тоже это знаю.

— Встретимся где-нибудь в людном месте, чтобы у тебя возникла иллюзия безопасности.

— Предложение сделало бы честь белому человеку.

— На Кроссинге. В два часа. Перед «Барнс энд Ноубл». И ты уж, будь добр, приходи один, а не то мне придется нанести визит по упомянутому мною адресу.

— Даунтаун-Кроссинг, — повторил я.

— В два часа.

— Ладно. Я буду чувствовать себя в безопасности.

И снова он засмеялся. Теперь я понял, что это его манера.

— Давай, — сказал он. — Чувствуй. — И дал отбой.

Я повесил трубку и взглянул на Энджи. Комната все еще хранила память о соприкосновении наших губ, о моей руке, касавшейся ее волос, о ее груди, вздымавшейся и опадавшей у моей груди.

Энджи сидела в своем кресле, отвернувшись к окну.

— Я не стану говорить, что мне это не понравилось, потому что мне понравилось, — сказала она, не поворачиваясь. — И винить тебя не стану, потому что сама виновата не меньше. Но больше этого не будет.

Вот и найди брешь в этой стене.

Глава 20

Я спустился в подземку, доехал до станции «Даунтаун-Кроссинг», поднялся по ступеням, не мытым со времен президента Никсона, и вышел на Вашингтон-стрит. Даунтаун-Кроссинг — старый торговый район; в те стародавние времена, когда магазины назывались магазинами, а никакими там не бутиками, здесь были универмаги и торговые центры. В конце семидесятых — начале восьмидесятых здесь, как и почти по всему городу, шла генеральная реконструкция: дома либо сносили, либо перестраивали. Но несмотря на все пертурбации, в районе открылось несколько бутиков и бизнес возродился. Возродился, да и помолодел — сюда пришли люди, которым осточертели универмаги, те, кто все привык делать не спеша, закоренелые горожане, не желающие заживо похоронить себя в предместьях.

Три квартала Вашингтон-стрит, где и находится большинство магазинов, — пешеходная зона, и вся улица в этом районе — и тротуары, и мостовая — кишмя кишит народом: кто спешит за покупками, кто уже отоварился и возвращается домой, но основная масса просто слоняется без дела. Вдоль тротуара напротив «Файленс» выстроились в ряд тележки с гамбургерами, хот-догами, сигаретами и прохладительными напитками, а сам тротуар оккупировали подростки — парни и девицы, черные и белые. Они глазели на товар, выставленный в витринах, отпускали шуточки в адрес взрослых прохожих; несколько парочек целовались взасос — страстно, ничего не видя и не слыша, что свойственно юным влюбленным, еще не успевшим переспать друг с другом. На другой стороне улицы перед входом в «Корнер» — мини-маркет, в котором разместились магазинчики типа «Товары в дорогу», а также кафе, где в день случалось по три-четыре потасовки, — кучка черных подростков крутила транзистор. Мощные аккорды «Страха перед черной планетой» в исполнении Чака Д. и «Врагов общества» громовыми раскатами вырывались из динамиков размером с автомобильное колесо. Добившись должного уровня и качества звука, подростки отошли подальше и стали наблюдать за реакцией прохожих, обходящих их тусовку стороной. Я приглядывался ко всем черным, выхватывая глазами лица из плотной толпы, пытаясь определить, где здесь люди Сосии, но ничего у меня не получалось. Многие черные были просто частью толпы — одни шли за покупками, другие возвращались с покупками; но ничуть не меньше было и таких, что держались кучками, и был у некоторых из них этакий ленивый, таящий в себе смерть взгляд — взгляд хищника, высматривающего жертву. В толпе сновало и немало белых, видок у которых был ничуть не лучше, но в данный момент они меня не интересовали. О Сосии мне было известно немногое, но одно я знал наверняка — он не из тех предпринимателей, кто набирает работников вне зависимости от цвета их кожи.

Я сразу же понял, почему Сосия забил мне стрелку именно в этом месте. Покойник может мирно пролежать на тротуаре лицом вниз не меньше десяти минут, прежде чем какой-нибудь прохожий остановится полюбопытствовать, на что это такое он там наступил. В качестве места встречи людные места лишь ненамного безопаснее заброшенных складов, где, по крайней мере, почти всегда имеется пространство для