Борзов вынул секундомер, повернулся к Севе:

— У него минута. Если не скажет «да» — выстрелишь в висок. С близкого расстояния, чтоб гарь на коже осталась. А потом ему, тепленькому, пистолетик в ладошку вложишь. — Борзов наклонился к Олегу:

— Все будет очень достоверно, Олежек: глупый мальчик растратил чужие деньги и счел за благо застрелиться.

Очень логично.

Он включил секундомер, положил на стол перед Гриневым, отошел в угол комнаты:

— Время пошло.

Сева неторопливо вынул полимерный «глок», передернул затвор.

Олег смотрел на бегущую стрелку и не ощущал ничего: ни горечи, ни даже равнодушия. Ни тем более страха. Чувства словно застыли в нем. Внезапно остро захотелось курить, но и это прошло. Пятнадцать секунд, десять, пять...

«Господи, помилуй мя грешного...» — само собою пронеслось, и — время словно замерло. Пять секунд, четыре, три, две... одна... И — стрелка замерла. Олег смотрел на нее, но она действительно пробежала роковой круг и остановилась за одно деление до двенадцати. Олег почувствовал, как струйки сбегают по спине, поднял взгляд на Борзова: тот всматривался в лицо Олега с азартным нетерпением.

Гринев усилием воли заставил себя расслабить мышцы лица, произнес чуть хрипловато:

— Первая попытка не засчитана. — Взял пачку, выбил сигарету, прикурил, затянулся, поставил секундомер на ноль, произнес, выпуская дым:

— Любопытствуете, Никита Николаевич?

— Еще бы. Это ты ставишь на кон свою никчемную жизнь. А я — пожженные тобою пять миллионов долларов. Тут и корова засуетится.

— Ваш хронометр неисправен, Борзов. Так что новое время: тридцать секунд.

Сева глянул на Борзова. Тот чуть раздвинул уголки губ в оскале и кивнул.

Олег запустил секундомер и положил его на стол. Теперь он был безмятежно спокоен. Жалеть о том, что он так и не сделал?.. На это нужен досуг.

Щелчок пистолета был сух и звонок.

— Что теперь? Пулька выкатилась? — спросил Олег, притаптывая окурок в пепельнице.

— Хорош, а, Сева?

Тот лишь равнодушно пожал плечами. Борзов подошел к подручному, щелкнул затвором, и пустая гильза упала на палас.

— Исчезни, — велел он Севе, вернув пистолет. Подошел к столу, развернул стул спинкой вперед, сел верхом напротив Гринева:

— А ведь ты не разгадал этот трюк? Не разгадал, это я видел по твоему лицу. А ты — по моему. На мгновение я сам было испугался, а вдруг Сева — все они малость недоумки — чего-то не так понял? И знаешь? Я ждал выстрела, как и ты! И — получил очень сильные ощущения! Потому что плакали бы не только мои пять лимонов, но и мой будущий миллиард. Ну что? Ты согласен? Второй раз шутить не стану. Я слишком устал для этого.

— Согласен, — выдохнул Гринев. — Пятьдесят на пятьдесят.

— Ты одержим. Безумен. — Борзов растянул губы в улыбке:

— Слушай, раз ты такой упорный, пока нищий, каким же станешь, когда разбогатеешь? Молчишь? Я и сам знаю: опасным. Вот тогда и повторим трюк с пистолетом, а? Только с боевым патроном. Почти как у классика: «Посмотрим, так ли спокойно он примет смерть накануне венчания, как ждал ее за черешнями!»

— До победы нужно дожить. Доживают Не все.

— Ты мне угрожаешь, Медведь? — поднял брови Борзов в искреннем удивлении.

— Нет. Просто констатирую факт. Он очевиден.

Борзов покачал головой:

— М-да. Знаешь, чего я не пойму, Олег Федорович? Вот ты крутой, да?

— Нет. Я просто знаю, чего хочу. И чего не хочу.

— Погоди. Ты ведь в Москве который год крутишься, репутацию мою знаешь.

Ведь так?

— Отчасти.

— И знаешь также, что несколько моих... э-э-э... недобросовестных компаньонов «покончили с собой». Так?

— Ходили слухи.

— Это были не слухи, Медведь. Это были факты.

— Пусть так. Что с того?

— Всего два вопроса. Первый. Раз ты такой упертый на дело... Ты же не мог не понимать, что трюк с пистолетом мог быть и не трюком и все для тебя завершится фатально. Тогда то, что ты задумал, так никогда и не свершится. Не состоится то, чего ты жаждешь. Дело. Но ты сидел под стволом так, будто прожил девяносто девять лет среди утомившей тебя роскоши, создал теорию относительности и теперь тебя не заботит ничто: ни земная слава, ни земная печаль. Почему? Ты ведь еще не сделал свое дело.

— Есть вещи дороже дела.

— Что же?

— Жизнь.

— И ты ею дорожишь?

— Еще как.

— Тогда почему?

— Я хочу жить так, как я хочу. Достойно. По-другому — не хочу. Я ответил?

Борзов подумал, кивнул:

— На первый вопрос. Теперь второй: что заставляло тебя сидеть под Черновым? Он здравомыслящий человек, это хорошо для налаженного бизнеса где-нибудь в Австралии, но не у нас. И не для тебя — с твоими амбициями.

— Я учился.

— Чему? — Общаться с разными людьми.

— И научился?

— Мы же общаемся с вами, Никита Николаевич. И оба пока живы.

Борзов откинулся назад, расхохотался, сузил глаза:

— А все-таки снова — «пока»?

— Да. В этом бренном мире все временно. — Олег подумал, добавил:

— Кроме того, что постоянно.

— И что же постоянно?

— Бог знает.

— Новый договор привезут к десяти. Ты его подпишешь и начнешь работать.

— Работать я начну раньше. Я имею в виду подготовительный этап. Все, что обозначено в плане.

— Сколько это займет?

— Неделю. При благоприятном раскладе.

— А при неблагоприятном?

— Две.

— Медведь... Время — категория невосполнимая. Кто не успел — тот опоздал.

И опоздал навсегда. Знаешь, как пели во времена моей молодости? «А чуть-чуть не считается...»

— Начать раньше так же плохо, как и опоздать. Это — как охота.

— Охота?

— Да. Какая разница, когда выстрелить: когда зверь еще не вышел или когда затаился... В обоих случаях — промах.

— И кто у нас — зверь?

— Пока не знаю.

— М-да. Очень много «пока». Хорошо. Делай. — Борзов сузил глаза, наклонился к Олегу:

— Вот только об одном прошу тебя, Медведь. Давай больше без сюрпризов, ладно?

— Буду стараться.

— Ты очень старайся. Разочарование всегда горько. Да, своих парней я оставлю в конторе у входа. И — в машине у подъезда.