— Я тут поговорил кое с кем...

— С Савиным?

Лицо Борзова стало жестким.

— Почему тебя это волнует?

— Это меня не волнует. Просто... господин Савин не всегда искренен в своих консультациях. Я имею в виду профессиональную сторону вопроса.

Борзов развел губы в жестокой гримаске:

— Савин заболел.

— Надолго?

— Навсегда. Так что говорил я с другими людьми. Оставшимися у тебя деньгами рынок не сдвинуть. Других денег у тебя нет. И не будет. Так что...

Давай синичек запрем по клеткам, а журавлей царским сокольничим оставим, так оно правильнее будет. Да и для здоровья полезнее.

Гринев помрачнел, выговорил:

— У вас есть пять минут, Никита Николаевич?

— У меня и больше найдется, если что.

— Я хочу нарисовать схему.

— Зачем? Я все сказал. Когда ты, Олег Федорович, вот в этом вот кабинете предложил мне рискованную игру, я согласился. Но соглашаться на убийственную?

— Может быть, это ваш шанс?

— Шанс? В чем?

— Подняться на ту ступеньку деловой иерархии, которая пока для вас недоступна. — Гринев выдержал паузу и закончил:

— А двести пятьдесят миллионов долларов — это четверть миллиарда.

На лице Борзова застыло цинично-брезгливое выражение, но Олег почувствовал, что пущенная почти наугад стрела достигла цели.

Борзов молчал долго. Потом произнес:

— У тебя есть пять минут. Слушаю.

— Ваш охранник Сева подготовленный человек?

— А он здесь при чем?

— Для примера.

— Ну если для примера... Да. Дилетантов я не держу.

— Он тяжелее меня, сильнее физически и постоянно занят той работой, что ему поручена. Тем не менее, он бросился на меня, полусонного, и оказался на полу. Почему?

— И — почему?

— Я использовал его собственную силу, его стремительность, его натиск — против него самого. Потому что знаю, как это делается. Второй охранник, кажется Владимир, тоже человек подготовленный?

— Разумеется. Ему ты двинул в челюсть.

— Нет. В подбородок. И он не успел отреагировать, потому что вошел из освещенной комнаты в темную. Он меня не видел. А я был быстр и точен.

— Браво, Олег Федорович. Ты, случаем, не еврей?

— Нет.

— Странно. Твое желание разложить по полочкам все мелочи и нюансы... Чисто еврейская черта.

— У евреев есть чему поучиться. Особенно в финансовых вопросах. А в них, как известно, мелочей не бывает.

— Не знаю, как в финансовых вопросах... Но с евреями я дело имел часто. И вот когда кто-то из них начнет эдак умно и издалека рассуждать, то первая мысль моя такая: «Ба, какой он умный!» Потом приходит другая мысль: «Какой я дурак!»

А потом и третья: «Он хочет меня кинуть». И уж поверь, Олег Федорович, не ошибся я ни разу! Ни разу! — Борзов налил себе коньяку, со вкусом выпил. — Так что давай — к существу дела.

— Существо дела я уже изложил. Фондовый рынок рухнул под собственной тяжестью, я лишь помог ему в этом. Но силы он не потерял. И я хочу помочь ему подняться.

— Как?

— Вот на этой бумажке все расписано. — Олег упорно пододвинул Борзову листок с четкими пунктами плана.

Тот лишь бегло взглянул:

— Это я уже видел. Изящно, но... Гладко было на бумаге. Хорошо, ты встретишься со всеми этими людьми, создашь, так сказать, предпосылки рывка...

Хочешь, я тебя огорчу, Гринев? Фондовый рынок предприятий реального сектора экономики — это не только и не столько экономика, сколько политика. «Социалка».

И слишком много могущественных людей заинтересовано как раз в том, чтобы такие вот предприятия лежали и не чирикали.

— И могущественных кланов.

— Ты согласен?

— Отчасти.

— Тебя сыграли втемную, Гринев. Кто-то просчитал твои амбиции и запустил в фондовый рынок: не медведем — зайчиком. Ну? Что ты молчишь?

— Ищу повод для оптимизма.

— Да?

— В любой игре участвуют, как минимум, две стороны.

— И ты знаешь эту вторую?

— Предполагаю.

Гринев взял чистый лист бумаги и в несколько росчерков нарисовал график-схему.

— Посмотрите. Это фондовый рынок сейчас. Вот здесь и здесь мы ударим теми финансами, что имеются в наличии. После упомянутой в плане-конспекте «артподготовки» волей-неволей подтянутся все значимые брокерские конторы. И начнут осторожно покупать.

— Капля в море.

— И наконец, олигархи, чьи предприятия связаны с упомянутыми заводами производственным циклом, не упустят возможность поправить их положение, и тем — свое.

— Складно пишешь. И сладко поешь. Вот эти господа, — Борзов назвал фамилии олигархов, — пойдут на финансовые потери, лишь бы выполнить данные им политические установки. Ты понял, о чем я? Так что все твои планы окажутся пшиком.

— Никита Николаевич, рынок, как минимум, выровняется. Посмотрите на это.

Гринев вынул из папки чарты кризисов прошлых лет. Показал жалом ручки восходящие тренды.

— Вам это ничего не напоминает?

— Нет. Но на размышления наводит.

— Меня тоже. И размышления эти привели к созданию математически просчитанной модели. Она — перед вами.

— Еще из школьного курса я помню такой термин: погрешность в вычислении.

— Она возможна. Но не фатальна. Тенденция останется неизменной. — Гринев помолчал, добавил:

— Ничто не запрещает одной или обеим сторонам, участвующим в большой игре, полагать, что они нас используют. Но и нам ничто не мешает использовать их. Я лишь придумал прием, как это сделать.

Борзов помолчал, вздохнул:

— Знаешь, Медведь, может, ты и гений. И если бы ты занимался теоретической математикой — куда ни шло. Я бы купил тебе пять кило бумаги, литр чернил и доску с мелками. Расчерчивай таблички, угадывай пустые клеточки, как Дмитрий Иванович Менделеев, и пусть уже потом будущие химики открывают элементы и вписывают туда всякие палладии, рутении и иридии. А мы имеем дело с деньгами.

Это для тебя они — финансы, для всех остальных — деньги!

— Нет.

— Нет?

— Мы имеем дело с людьми. А люди в большинстве своем мыслят штампами. Их пугает опасность и влечет нажива. Нажива... наживка... Похожие слова, нет?

— Тебе не надоело заниматься словопрениями, Олег Федорович?