— Не исключено, — согласился адмирал. А затем, немного поразмыслив, добавил: — Впрочем, если такая информация вашего шефа устроит — отправляйте.

— Понятно, что после моего сообщения об этих переговорах генерал Доновэн и командование Военно-морским флотом потребуют самого подробного изложения сути этих переговоров, которые, конечно же, будут получены от вас, сэр.

— Будут. Но только после того, как я лично встречусь с генералом Доновэном.

— О чем я тоже уведомлю генерала, и будем считать это решение компромиссным.

— Хотя бы в этом мы должны проявлять благоразумие, — согласился с ним Брэд. — Полковник нравился командующему эскадрой уже хотя бы тем, что, несмотря на свой чин и причастность к секретным службам, никогда не прибегал к нервозной подозрительности и не. пытался самоутверждаться в статусе офицера на особом положении, — а с такими случаями Брэду уже приходилось сталкиваться во время войны. — Замечу, что после переговоров с командиром дисколета мы можем быть уверены, что на стороне антарктических германцев инопланетяне выступать не будут.

— Что немаловажно.

— А теперь извините, джентльмены, мне пора отдохнуть. Боевой тревоге — отбой. Ведите эскадру дальше, кэптен Вордан. Курс прежний: Антарктида, мыс Норвегия, берег Принцессы Марты.

Декабрь 1946 года. Антарктида.

Полярная эскадра адмирала Брэда.

Борт разведывательного самолета.

Облетев на низкой высоте базовый лагерь, Брэд остался доволен им. «Адмирал-Форт» располагался в более или менее защищенной от полярных ветров горной чаше, представлявшей собой некий климатический оазис, температура в котором, как сообщили командующему, постоянно была на два-три градуса выше, чем за пределами обрамлявшей этот огромный кратер скалистой короны.

Вспомогательный «отряд эскимосов», в составе девяти этнических эскимосов и двенадцати морских пехотинцев, чьи детство и юность проходили в северных районах Аляски, дело свое знал. Он составил строительный костяк гарнизона форта, а также его самое стойкое к холодам и приспособленное к обитанию в ледяной пустыне подразделение.

Внутренняя часть базы, состоящая из расставленных по небольшому кругу вокруг скалы двух больших металлических контейнеров, трех деревянных домиков, складского помещения, нескольких тягачей с прицепами и шатроподобных эскимосских иглу — напоминала то ли цыганский табор, то ли лагерь какой-то разбитой, а посему сильно поредевшей, повстанческой армии. Тем не менее у солдат она создавала ощущение некоей оборонной замкнутости, а значит, и защищенности.

К тому же двухметровой высоты обводная стена, сооруженная из ледяных блоков — с бойницами у ворот и несколькими пулеметными гнездами в виде башенок, превращала этот антарктический форт в настоящую крепость.

— Осталось вооружить наш «Адмирал-Форт» двумя башенными зенитными орудиями, которые можно снять с судов, да несколькими пулеметами, и форт готов к отражению любого десанта, — прокричал на ухо адмиралу командир батальона морских пехотинцев и вспомогательного подразделения майор Растон.

Он явно был удовлетворен строительными талантами своего гарнизона, насчитывавшего теперь около двухсот человек, и относился к созданному под его командованием форту с той же гордостью, с какой первопоселенцы Дикого Запада относились к заложенным ими городкам золотоискателей. Во всяком случае» теперь этот лагерь он уже воспринимал как неотъемлемый факт своей офицерской биографии.

— Выглядит внушительно, — сдержанно признал командующий эскадрой.

— К тому же оборона будет усилена двумя небольшими пушченками и пулеметами, оснащенными, бронетягачами, выступающими здесь и в роли танков, и в роли десантных машин морской пехоты. Как видите, они и сейчас расположены у ворот, представляя собой передвижные огневые точки.

— Логично, — проворчал Брэд, и майор так и не смог определить для себя: нравится ему лагерь или нет. В оценках своей или чьей-либо работы он предпочитал полную ясность.

— И посадочная полоса расположена так, что, входя сюда через пролом в кратере, самолет останавливается как раз у ворот.

— Вижу, майор, вижу Лагерь заложен продуманно. Признаюсь, мне еще никогда не приходилось закладывать где-либо столь большие и основательные лагеря. — Брэду хотелось добавить, что он предпочитал бы видеть в Антарктиде лагеря, вооруженные не зенитками и пулеметами, а научной аппаратурой, однако понимал, что с майором-фортификатором подобные разговоры не имеют смысла.

— Кстати, в случае опасности самолет можно заводить вон в тот, «привратный», ледовый ангар, где он может быть поражен только прямым попаданием снаряда или бомбы.

— Оказывается, у вас, Растон, особый талант — фортификатора.

— Скорее, фортостроителя.

— Кто бы мог предположить?! Почему до сих пор скрывали?

И майор вновь уловил в интонациях командующего эскадрой какое-то слегка замаскированное безразличие ко всему, что здесь происходит. О его, Растона, таланте фортификатора адмирал тоже заговорил как-то по инерции, лишь бы поддержать разговор. А ведь там, в бухте неподалеку от Нового Орлеана, где они впервые встретились, адмирал держался совершенно по-иному. Он рвался в этот антарктический рейд, отстаивал его, верил в его целесообразность, он буквально предвкушал величие и успех этой экспедиции, заражая всех вокруг своим азартом путешественника. В звезду и удачу такого командира хотелось верить, за ним хотелось идти даже в этот ледовый ад.

Порой Растону казалось, что если бы командование ВМС вдруг отменило подготовку Полярной эскадры, адмирал нанял бы какое-то частное судно, вооружил его, набрал команду из морских волков и таких же полярных бродяг, как сам, и отправился к берегам Новой Швабии на свой страх и риск. Это выглядело бы настолько благородно, что Растон готов был сделать все возможное, чтобы оказаться в числе его единомышленников. Даже если бы это стоило ему карьеры офицера морской пехоты, в которой он оказался исключительно по настоянию своего отца, старого морского пехотинца, случайно погибшего в чине капитана во время учений где-то у берегов Пуэрто-Рико.

Да, в дни, когда решалась судьба операции «Высокий прыжок», он, Растон, был настроен именно так.

Однако теперь перед майором представал совершенно иной человек. С Брэдом явно что-то произошло. Что-то во взглядах, в намерениях, в душе, в самой психике адмирала надломилось. Растон заметил это еще в тот день, когда они вошли в бухту-оазис, то есть вплотную подошли к континентальному берегу Антарктиды. Не было на лице полярника того озарения, которое неминуемо должно было появиться при осознании того, что судьба вновь вернула его к таинственным берегам мечты. Не чувствовалось азарта первооткрывателя, не улавливалось отрешенности странствующего фаталиста.

Вот только появились все эти симптомы усталости и разочарования не во время прибытия в бухту-оазис, а значительно раньше, после того, как эскадре нанес визит инопланетный дисколет. Да, именно тогда, майор был уверен в этом.