Охранник узнал ханского родственника и, преклонив голову, отступил от входа на лестницу. Девлет-Гирей поднялся, прислушиваясь, как нежно и жалобно звенят струны сааза, и мимолетно вспомнил о юной Зареме, прелестной караимке. Другие, не менее красивые девы жили теперь в ханском дворце…

Хазнедар-уста, хозяйка в этом гаремном корпусе, по имени Эсма, дама важная и расторопная, растерялась, увидев гостя. Давно уж не бывал он, любимец младых красоток, в благовонной тиши сераля.

В первой комнате, в буфетной, восседали на коврах несколько придворных чиновников и возле них, подавая пиалы с чаем и кофием, хлопотали девушки. Очевидно, они были не из числа наложниц, принадлежащих здешнему хану. Посетители гарема безукоснительно соблюдали ранжир.

Девлет-Гирей, сопровождаемый Эсмой, прошел в боковую, всегда им занимаемую комнату. Евнух, круглолицый, широкозадый араб, зажег свечи и принес кумган[39]с ключевой водой. Гость потребовал вина и баранины. В ожидании наперсницы, которую готовила для него хазнедар-уста, Девлет-Гирей осмотрел расписной потолок, орнамент ковров, висящих на стенах, и – напольного, на котором сидел, умостив подушки. Цветные стекла витражей создавали безмятежное настроение, смутно отражали огоньки свеч. Между тем, разгораясь, они начали источать благовония, – в комнате все ощутимей пахло амброй, улавливался тонкий аромат лаванды. Девлет-Гирей ощутил, как безудержней забилось сердце…

Он не стал спрашивать имени молоденькой наложницы, смуглой, упругой, очень искусной в любовной науке. Ночь то кружила в бешеной страсти, то замирала. Когда же одалиска обессилела, он отпустил ее и потребовал, чтобы пришла другая…

Он спал недолго, но так крепко, что вскочил бодрым и отдохнувшим, услышав утренний призыв муэдзина. Занималась ранняя заря. Малая мечеть была рядом. Девлет-Гирей миновал лестницу, еще одну комнату и Летнюю беседку, с журчащим посередине ее фонтанчиком. И замедлил шаги, увидев впереди себя Сагиб-Гирея в парчовом халате и красном колпаке от тюрбана. Обнаружив постороннего в ханской свите человека, охранники тотчас преградили Девлет-Гирею дорогу.

– Только приглашенные особы имеют право войти сюда, – почтительно предупредил старший среди них, турок-янычар. – Большая мечеть свободна для всех. Нет бога кроме Аллаха!

Девлет-Гирей подчинился. И, смиривши гнев, стоя на тонком потертом намазлыке[40], он просил Всевышнего помочь в стремлении возродить величие ханства и устоять перед врагами. Что ж, надо вынести и это испытание – пренебрежительное отношение двоюродного брата, ибо Коран учит мудрому терпению и милости к неразумным…

Он вышел из мечети в толпе придворных, слыша и приветливые слова, и недоброе шушуканье за спиной. Бешлы тесно обступали его с трех сторон, опасаясь нападения. Но Девлет-Гирей обрел твердость духа, и был готов к разговору с кем угодно!

Слева, в западной стороне, озаряло восходящее солнце ущелье Марьям-Дере и плато скалистой горы, на вершине которой находилась иудейская крепость Чуфут-Кале. Из густого леса, заступившего скаты ущелья, тянуло свежестью молодой листвы, трав и цветущих полян. За целую версту слышался хор птиц. «Я здесь точно в тюрьме, – с усмешкой подумал Девлет-Гирей, глядя в синеватую глубину ущелья, слегка тронутую туманцем. – Хорошо там! Я давно не был…»

Спустя полчаса, когда дорога устремилась на подъем, он поравнялся с небольшой белостенной церковью, увенчанной крестами на куполах. Ее молельное помещение находилось в пещере, вырубанной в скале. В этот Свято-Успенский монастырь Девлет-Гирей не раз приходил в детстве. С любопытством осматривал православные иконы и церковную утварь. И теперь, охваченный смутным волнением, он приказал телохранителям подождать.

Монахи, узколицые, худые отшельники в черных рясах, с неровными, давно не стрижеными бородами, стояли у дверей храма. Вероятно, недавно окончилось богослужение. На поднимающегося по каменной лестнице статного татарина, вооруженного кинжалом и двумя пистолетами за поясом, они взирали сверху с нескрываемым беспокойством. Кто-то из них поспешил оповестить настоятеля. И он, древний старик с приятным лицом и запавшими, слезящимися от долгого пребывания в полумраке глазами, вышел на тесную паперть в ту минуту, когда ступил на нее и татарский воин. Они внимательно посмотрели друг на друга, – красивый молодой мужчина и согбенный русский священник, опирающийся на посох.

– Селям алейкум! – проговорил Девлет-Гирей.

– Алейкум селям! Хош сефагъа кельдинъиз![41]– приветливо ответил настоятель на чистом татарском языке.

Посетитель слегка улыбнулся.

– Я хочу задать несколько вопросов.

– Я постараюсь на них ответить, – по-татарски продолжил разговор священнослужитель. – Пройдемте в мою келью?

– Нет, это недолго, – отказался Девлет-Гирей и помолчал. – Скажите, из какого народа ваш Бог, Христос, кому вы молитесь?

– Он родился в Галилее. Там, кроме иудеев, было множество других народов. И неведомо, каких корней была дева Мария, ибо зачала она от Святого Духа, и Христос есть – Сын Божий.

– Так мне говорили и другие православные священники. Но мне не дает покоя рассказ пленного запорожца, возившего в Хан-Сарай[42]воду. Он утверждал, что ваш Бог был по роду днепровским казаком. И оттуда, с Сечи, пошел по миру со своим учением.

– Слова запорожца этого – греховный вымысел. Ересь не пристает к Спасителю! Вся его жизнь и деяния описаны в Евангелие.

Девлет-Гирей сощурил глаза, окинув с высоты паперти окраину города и видную из-за деревьев разноцветную черепичную крышу дворца.

– Я вспомнил о рассказе запорожца два месяца назад, когда мое войско сражалось с донскими казаками. Так отчаянно драться могли только люди, фанатически верующие, не жалеющие жизни ради какой-то непонятной цели. Может, и они считают Бога за своего казака, вышедшего с Дона?

– На поле брани царит Смерть, уважаемый рыцарь. Она безжалостна ко всем людям. А спасение наше только в мудростях, которые даны Библией и Кораном. Вечные книги учат добру и миру. Враждуют неразумные люди, но не религии. Истинно верующий не допустит прегрешения и не причинит зла другому.

– Причина в людях, говоришь, а не в религиях? – переспросил Девлет-Гирей, собираясь уходить. – Ваш монастырь уже десятки лет находится рядом с Бахчисараем, и никто не разоряет его.

Старец задумался, сложил тяжелые ладони на посохе и сказал, по-видимому, самое волнующее:

– Святая вера дается людям в утешение перед неизбежным переселением в мир иной. Потому использовать ее как оружие, как меч, – это святотатство, дьявольское искушение!