– Веревка-то найдется, а вот колышков разве что из дров наколоть можно, если Фир позволит, – пожала плечами Ховрина, принимаясь за вязание. – А зачем тебе? Загон лошадям сделать хочешь, что ли? Так они у нас и без того не разбегаются.

– Зачаровать хочу попробовать, – вздохнула я, пытаясь отогнать навязчиво всплывавшую в памяти картину черного вала, накатывающего на степь с востока по мере того, как таял отблеск солнечных лучей за горизонтом. – Не защищены мы по ночам, никак не защищены. Костры, телеги – это все ерунда, я тебе как ромалийка скажу. Огонь отпугнет зверье, слегка отодвинет тьму – но не более того. Ночью даже круга из соли никто не сделал, чтобы нежить близко не подходила.

– Так это… дорогая нынче соль-то, – как-то испуганно пробормотала немолодая женщина, с беспокойством оглядываясь по сторонам, хотя днем в Лиходолье и бояться было особенно некого. – Кто ж ее разбрасывать на каждой ночевке будет? Это и мешка не хватит.

– А жизнь не дороже обойдется? – поинтересовалась я, пряча тарры в мешочек на поясе, на ощупь нашаривая в лежащей рядом дорожной сумке коробочку с мазью, подаренной дудочником, и аккуратно закатывая штанину. Колено при ходьбе уже почти не болело, отек спал еще утром, а вот синяк от Виковой трости оказался шикарным – сочным, густо-сиреневым, отзывающимся болезненными уколами на малейшее прикосновение. На него я и принялась аккуратно накладывать мазь, от которой вначале слегка припекало больное место, а потом по всему колену расплылась приятная прохлада. – Огонь отпугнет наиболее слабых, тех, кто посильнее, он только привлечет.

– Так на каждой телеге же оберег орденскими служителями вырезан. И борта холодным железом обиты, – возразила торговка. Спицы застучали быстрее, белесый шерстяной клубок дважды провернулся на полу, подпрыгнул и перекатился ближе ко мне.

– Что-то не слишком Весию помогли те обереги…

Какое-то время мы ехали молча. Ховрина отсчитывала петли, беззвучно шевеля губами, Настасья, оказавшаяся дальней родственницей бойкой торговки, штопала прожженную в нескольких местах женскую накидку – похоже, что вчера в лагере переполох все-таки был немалый, вот на расстеленную одежку и смахнули несколько угольков. Я машинально перебирала тарры и маялась бездельем – никакой «женской» работой я заняться не могла, а на коня Искра меня больше не брал, поскольку его, как «орденского служителя», позвали в самое начало каравана – высматривать беду и проверять безопасность дороги перед неторопливо едущими телегами.

Скучно, тоскливо. Степь, раскинувшаяся по обе стороны от дороги, угнетала своим однообразием – если раньше, у реки, это были луга, поросшие высокой травой вперемешку с яркими цветочными венчиками, то сейчас это было сплошное зеленое озеро. Солнце с каждой минутой палило все жарче, ветерок, приятно обдувающий лицо с раннего утра, как-то незаметно ослабел, а потом и вовсе пропал – вот тогда-то и раздался высокий, звонкий звук рога. Одна долгая нота, затем короткая пауза – и еще один гудок, отрывистый и низкий.

– Поселение впереди, – с облегчением выдохнула Ховрина, пряча недовязанный чулок со спицами в дорожный мешок. – Рановато что-то, обычно мы к Пшеничной Заломе только под самый закат приезжали, да и то если налегке. С таким длинным хвостом, как сейчас, мы еще день ехать должны были бы.

– Может, новую деревеньку поставили? – предположила я, нетерпеливо ерзая на месте и провожая взглядом охранителя, скачущего в хвост каравана, чтобы предупредить об остановке. – Долго, что ли, степняцкие шатры поставить?

– Да не шатры там. – Настасья поднялась во весь рост, ловко удерживая равновесие в трясущейся на неровной дороге телеге. Левую руку приложила козырьком ко лбу, правую отставила чуть в сторону. – Деревня как деревня. Домики с крышами, и даже забор хороший есть.

По крепкому, загорелому запястью Настасьи скатился узкий железный браслет, блеснул отполированным узором-узелком на солнце и остановился у основания ладони. Непростой браслет, заговоренный – вон едва заметно сияют зеленью прозрачные бусины, оттеняя золотистую кожу. Впрочем, мало кто в караване обходится без оберегов. У каждого второго крест или ладанка на шее болтается, кто-то украдкой перебирает каменные четки, а кто-то нет-нет да и достанет из кармана старую славенскую монету с дырочкой посередине, посмотрит на нее, подышит на тусклое серебро, аккуратно потрет о рукав или штанину и спрячет обратно. Вообще удивительно, сколько можно заметить, когда люди вокруг считают тебя слепой: любопытные или подозрительные взгляды, жесты, вроде как отводящие беду, личные амулеты. Смешно мне становилось, когда люди на вечерней стоянке в какой-то момент начинали думать, что я не только слепая, но еще и глухая, поэтому начинали делиться сплетнями и домыслами, то и дело показывая в мою сторону и рассказывая байки о «зрячих» одну страшнее другой.

Телега, в которой я ехала, развернулась и остановилась в двух десятках шагов от плетеного забора высотой чуть больше человеческого роста, за которым виднелись с десяток коричневых покатых крыш. О таких домиках, которые строили в степи из прочных веток и глины, я только слышала от Михея-конокрада, но вживую никогда не видела. Потому сейчас и глазела с любопытством на коричневые крыши, покрытые ветками и рогозом, ломким и хрупким. Кинь на такую крышу зажженный факел – через минуту весь дом заполыхает. Да и вообще в степи с огнем шутки плохи – пока весна и трава стоит сочная, зеленая, не выжженная солнцем и не высушенная ветрами, еще куда ни шло, а вот как только лето начинается, костры на земле уже никто не разводит. Снимают дерн, окапывают будущее кострище землей, обкладывают глиняными кирпичами, потому как достаточно одного уголька, затерявшегося в сухой траве, плохо затушенного костра – и вот уже пожар идет по степи сплошной стеной огня и черного удушливого дыма, в котором гибнут и люди, и животные. Сама я никогда не видела степных пожаров, но Михей, в молодости побывавший даже в Лиходолье, очень красочно рассказывал, как это бывает.

Это черный от дыма горизонт, сухой горячий ветер в лицо, заставляющий захлебнуться кашлем. Чувство беспомощности, когда окидываешь взглядом ровную, как стол, широкую степь и понимаешь, что бежать некуда – огонь опоясал кольцом небольшую рощицу, выросшую вокруг маленького водоема, и, куда ни кинься, всюду одно и то же. Открытый огонь, невыносимый жар и ядовитое облако дыма, стелющееся над землей. Страшное и одновременно завораживающее зрелище.

Ромалийцу повезло – ветер сменил направление, и огонь прошел стороной, не тронув рощицу, в которой укрылись люди, а там его остановили степняки, разведя костры широким полукругом перед своими поселениями. Пожар захлебнулся сам собой – на почерневшей, растрескавшейся от жара земле уже нечему было гореть, вот он и угас, когда добрался до выжженной степняками полосы…

– Эй, «зрячая»!

Телега, вздрогнув, остановилась, и я обернулась на звучный, раскатистый голос Фира, подъехавшего вплотную к деревянным бортам на высоком сером коне. Старший караванщик хмыкнул и протянул мне руку.

– Давай перебирайся ко мне, отвезу поближе к деревне. Посмотри на нее повнимательней и скажи, стоит нам тут останавливаться или лучше ехать дальше и ночевать в степи на обочине дороги. Женщины, помогите ей.