Тем не менее я ежедневно наведывался в «Ксанаду». Располагалась контора в цокольном этаже здания на площади Камберлоо, и в будние дни по утрам я, как правило, притаскивался туда – просто чтобы оставаться в курсе дела. Впрочем, и этого не требовалось: Лайла Траппер справлялась как нельзя лучше. Я устраивался в задней комнате, стараясь никому не мешать. Но порой, если Лайла и ее помощники были заняты, я тоже беседовал с клиентами, хоть и видел, что они предпочли бы иметь дело с кем-нибудь другим.

И Лайле становилось легче, когда я отправлялся странствовать. В первые годы, когда я только купил агентство, я много путешествовал, главным образом – по Центральной Америке. Мне нравилось посещать древние развалины Чичен-Ицы, например, или Тулума. Отбившись от экскурсии, я подыскивал тихое местечко, где можно было посидеть и поразмыслить о народах, которые некогда жили здесь, а потом исчезли и забылись. Мне также нравилось бродить по многолюдным городам, где языки и обычаи оставались для меня непостижимыми. Там я загадочным образом чувствовал себя дома: так оправдывалась моя отчужденность.

Однажды в феврале, через пять лет после смерти доктора Гиффена, я провел несколько дней на острове Санто-Лобито[14]: проверяя, стоит ли рекомендовать этот курорт нашим клиентам; такие проверки Лайла мне доверяла. На острове в ту пору было немного гостиниц, и я поселился в отеле «Кортес» на краю города. Это был старый, роскошный отель с частным пляжем и огромным садом, где пахло экзотическими плодами и специями.

Однако в гостинице я проводил мало времени, потому что меня притягивал город. По меркам Нового Света – старинный, с разукрашенным собором XVI века, осыпающимися дворцами и кишащими народом переулками. Туристам не рекомендовали гулять в одиночку: они рисковали наткнуться на карманников и даже похитителей. Повсюду клянчили подачку нищие с пустыми глазницами, изуродованными членами, оспинами на лицах.

Как-то днем я бродил по городу в поисках чтива. Найти хоть что-нибудь было нелегко – в городе не было книжных магазинов. Однако туристы порой оставляли книги в гостиницах, и вскоре эти книги появлялись на лотках уличных торговцев. По пути я наткнулся на такой лоток и принялся изучать ассортимент. Углы многих томов выглядели так, словно кто-то их жевал. Стоило открыть книгу на любой странице – и наружу сыпались мелкие черные катышки.

Продавец наблюдал за мной. Я встретился с ним взглядом и потряс книгу, так что обрушился водопад катышков.

– Ratas, – сказал он, пожимая плечами.

Перевода не требовалось.

Другой разносчик подсказал мне, что на крытом городском рынке – «Меркадо» – найдется большой выбор книг, и я направился туда. Рынок располагался в старой части города – уродливой бородавкой огромная постройка торчала посреди кружева узеньких улочек. К входу вели широкие ступени, на которых толпились нищие. По обе стороны от двери караулили стражи с автоматами.

Внутри пахло скверно, но, по крайней мере, после уличного столпотворения здесь было относительно тихо. Наверху располагались мясные лавки, слышно было, как работают кондиционеры. Внизу кондиционеров не было – только жара и вонь.

Я бродил от прилавка к прилавку, а со всех сторон меня окликали щуплые, нервные люди, навязывали свой товар. Но я не интересовался гитарами, статуэтками Мадонны, золотыми серьгами, пончо, выкидными ножами и прочими сувенирами. Мне требовались книги.

Я прокладывал себе путь по лабиринту, задыхаясь и потея. Каждый раз, проходя мимо лестницы наверх и слыша гул работающих кондиционеров, я завидовал тем, кто покупал там товар. Но я пришел за книгами. И ни одной не нашел.

Наконец я вернулся к главному входу. И снова шум кондиционеров привлек мое внимание. Я подумал, а вдруг какой-нибудь ловкий книготорговец сумел пристроиться там в прохладе? С этой мыслью я поднялся наверх.

Гул становился все отчетливее, а запах сгустился так, что забивался в глотку. Я поднялся на верхнюю площадку, огляделся по сторонам и тут же понял, как заблуждался насчет кондиционеров: я мог одним взглядом охватить весь смутно освещенный этаж, без окон, сотни прилавков с мясными продуктами. Кондиционеров не было. Источником шума были мухи – бесчисленные мириады мух. Они были повсюду, они облепили и стены, и потолок. Ежесекундно свирепые орды мух с яростным гудением набрасывались на куски мяса, а продавцы тщетно отмахивались шляпами и свернутыми газетами, чтобы дать покупателям возможность хотя бы взглянуть на товар.

Я продержался считаные секунды и кинулся прочь, вниз, в удушливую жару. Омерзительная вонь преследовала меня, когда я пробирался по тесным улочкам, стараясь удержаться от рвоты. Наконец я выбрался из старого города и вернулся в «Кортес». Но упорный гул и скверный запах преследовали меня даже ночью и вошли в мои кошмары.

Больше я не ездил на юг. Тропики всегда привлекали меня, потому что красота и разложение сосуществуют в них бок о бок. Но теперь я опасался, что красоты в них больше не разгляжу.

Я утратил вкус к путешествиям. С тех пор я оставался дома, в Камберлоо. Перестал даже пользоваться машиной. Мир сузился до окружности в несколько миль от моей квартиры. С годами внешность моя изменилась. Физически я приближался к зрелости. Волосы редели, а талия раздавалась. Глядя на себя в зеркало после душа, я отмечал все большее сходство с мужчиной на фотографии у меня в спальне. Пухлый человек невысокого роста – вот отражение, которое видел в зеркале и мой отец.

Но порой, случайно поймав свой блик в зеркале магазина, скажем, или ресторана, я думал, что выгляжу испуганным. Интересно, гадал я, таким ли меня видят Лайла и ее клиенты в «Ксанаду» – пухлым, затравленным человечком. Я изо всех сил старался избавиться от этого образа. Практиковался перед зеркалом и силился постоянно контролировать выражение своего лица. Кажется, со временем мне это удалось.

Если б меня попросили подвести итоги тех лет, я бы сказал, что пришел к отчуждению и безопасности. По большей части я воспринимал свою отстраненность от мира как достижение, как победу над ним. Мало что могло меня удивить, и ничто не волновало. Если бы не кошмары и бессонница, я бы с готовностью поверил, что вполне счастлив – насколько человек вообще вправе быть счастливым.

Вечером в середине декабря, на десятый год моего пребывания в Камберлоо, кто-то постучал в дверь. Землю уже покрывал снег – хрупкая и скрипучая его разновидность, – дул пронизывающий северо-восточный ветер. Я читал и поначалу не обратил внимания на громкий стук. Но он становился все громче. Я нехотя поднялся и открыл дверь.

Передо мной предстал пожилой бородатый мужчина в темно-синей вязаной шапке и в бушлате. Таких бровей ни у кого больше не было. Я узнал Гарри Грина.

– Гарри! – Я с трудом верил своим глазам.

– Энди! Как поживаешь, мой мальчик? Канат господень! – воскликнул он так же яростно, как много лет назад. – Ну и холодную же страну ты себе облюбовал!