К тому же меня поставили на высокие каблуки, на которых мне было очень трудно удерживать равновесие. В итоге я грохнулась на пол, а когда попыталась встать, то почувствовала неясную боль. Я ощупала себя со всех сторон: боль никуда не исчезала, такая боль бывает от легкого ожога. Сейчас я чувствовала жжение в области бедер, но больше всего ныла спина. Мне с трудом давалось любое движение. Приходилось преодолевать себя, чтобы сделать шаг. Я посмотрела на отца, но в его глазах я увидела, что он не считает мое падение серьезным и не видит, насколько моя одежда тесна. Я же чувствовала, как трудно мне будет двигаться, и боялась, что швы на брюках разойдутся и порвутся в самый ответственный момент. Мне хотелось потянуться, размять свои несчастные кости, но сделать это, не навредив наряду, не представлялось ни малейшей возможности. Мама же была довольна, глядя на меня, я ей казалась похожей на модель из журналов детской моды.

Я села в машину, стараясь быть как можно более осторожной, и расслабилась, как вдруг услышала треск. Сначала я не придала этому значения, но потом сообразила, что треск исходит от меня, — где-то разошелся шов. Я почувствовала, что могу свободно шевелить ногами — шов разошелся где-то на брюках. Меня охватил ужас перед неизбежным позором, захотелось посмотреть, найти дыру, и я начала вертеться и изворачиваться. Сначала я делала это, когда машина подпрыгивала на ухабах. Потом, уже не скрываясь, началась вертеться и крутиться. Сначала отец ничего не говорил, потом стал беспокойно посматривать на меня, думая, что виновата его машина и что-то не в порядке с амортизаторами.

Я хотела объяснить родителям, что произошло, но промолчала. Я никак не могла найти слов, чтобы сказать, какая неприятная неожиданность скоро произойдет. Ясно, что мне следовало сказать про брюки как можно скорее и как можно проще, но это было очень трудно сделать…

— Какого черта эта девочка так себя ведет? Что происходит?

Раздраженный голос отца нарушил наконец мое трепыхание. Я почувствовала, как у меня дрожат руки. Постаралась улыбнуться, по губы меня не очень-то слушались. При этом я не произнесла ни звука.

— Можешь ты успокоиться? Или на тебя напала пляска святого Витта? Или что-то еще?

— Нет, — наконец сказала я. — А что такого? Я что, не могу так делать? Мне же нравится.

— Но что такое ты делаешь? — спросила у меня Рейна, которая до сих пор молчала и глядела в окно.

— Я пытаюсь скакать, как на лошади, — ответила я ей. — Пытаюсь. Мне нравится.

Рейна пронзила меня уничтожающим взглядом и попыталась спародировать мои движения, но это ей не удалось. Возможно, потому, что новые брюки цвета морской волны с кремовыми полосками по бокам были ей велики.

— Как глупо! — сказала она мне наконец тоном глубокого осуждения. — Ты всегда норовишь все испортить.

— Хватит! Эй, вы обе! Прекратите сейчас же! — прикрикнул на нас отец.

Было ясно, что он сильно разозлился и ничего хорошего из наших проделок не выйдет. Мне следовало дождаться более удобного случая, чтобы найти прореху, не привлекая ненужного внимания и по возможности не мозолить отцу глаза.

Когда мы добрались до Торрелодонеса, на землю упали первые капли дождя, сначала они падали редко, потом — все чаще и чаще. Звук от их падения вызывал в воздухе какой-то металлический резонанс, который может получаться только при ударе воды о воду. Сад был затоплен в одно мгновение. Перед входом в дом нас поджидали огромные холодные лужи. Вода мешала разглядеть красоту гранитной отделки особняка и ограды сада. Мы вышли из машины и побежали в дом, где собралось очень странное общество. Сколько людей! Некоторые гости были одеты элегантно, вычурность других доходила до абсурда. Женщины, замысловато причесанные, накрашенные и разодетые, как будто пришли не на домашний прием, а в ночной клуб. Многие были одеты с претензией на оригинальность, но, по сути, банально и пошло. Когда мои родители избавились от лишних накидок, защищавших их от дождя, они показались мне смешными. У входа нас встречал дядя Томас, одетый с гораздо большим изяществом, чем мои родители. Дядю Томаса, впрочем, нельзя было представить как-то иначе. Он не одевался элегантно — он был воплощенной элегантностью.

Дядя Томас был старше отца. Я знаю, что он материально помогал отцу, но так, чтобы никто об этом не знал. Старший брат моей матери был членом совета администрации банка с тех пор, как пару лет назад занял пост своего дяди Рамона, кузена моего дедушки, дядя Рамой умер, не оставив ни наследников, ни преемников. В то время дядя Томас был очень дружен с моим отцом и Магдой, с которой его связывали очень тесные отношения. Но несмотря на это, мне он не нравился. Дядя Томас казался мне беспокойным и одновременно подавленным, а с детьми он держал себя холодно. Одним словом, он не мог понравиться девочке моего возраста, к тому же он постоянно молчал и все время о чем-то думал. Было такое ощущение, что он одновременно и с нами, и где-то очень далеко. Дядя Томас был постоянно погружен в свои мысли, но при этом очень трезво и правильно смотрел на вещи. Много раз он подсказывал отцу, что и когда нужно сделать. Причем делать это у него получалось очень скрытно. Мне вообще всегда казалось, что он передавал свои мысли отцу на расстоянии. Еще будучи совсем маленькой девочкой я постоянно ощущала его нелюбовь к детям, скажу даже больше, мне казалось, что он нас ненавидел. Дядя Томас всех нас ненавидел, поэтому постоянно молчал. На его лице будто застыла грустная мина, губы всегда были страдальчески поджаты, а нос как бы вырастал из складок губ. Мне казалось, что он вообще никогда не бывает радостным. Принимая во внимание все выше сказанное, следует, однако, признать, что внешне он напоминал кабальеро с полотен Эль Греко, эдакого рыцаря из Толедо. Вне всякого сомнения, дядя Томас был человеком приятным в обхождении и высокообразованным, казалось, что в его голове собрались все знания на свете. При этом он никогда не демонстрировал свое превосходство в общении с другими людьми. Мне правилось, как уложены его волосы, как чисто, практически стерильно он одет.

Томас был, продолжает оставаться и будет всегда очень некрасивым человеком. Кроме того, мне казалось, он отрабатывает каждое свое движение перед зеркалом и точно знает, как выглядит со стороны.

Его движения отличались редкой грациозностью, какую заметишь не у каждой женщины. Но при всем этом Томас, повторяю, был уродлив. Раньше мне казалось, никто не может быть настолько некрасивым от рождения, но его отталкивающая внешность сразу бросалась в глаза. Недостатки были на виду, и он старался их сгладить. Мне казалось, дядя Томас очень страдает от своей некрасивости, особенно будучи окруженным привлекательными людьми. А члены семьи Алькантара были красивыми. Алькантара очень часто смешивали свою кровь с другой кровью, чтобы избежать генетических заболеваний. Моя бабушка Рейна была очень красивой женщиной, очень изящной. У нее были ярко-зеленые глаза, каких я больше ни у кого не встречала. Она унаследовала их от прабабушки Абигэйл Маккартни Хантер — шотландки по происхождению. Абигэйл была очень хрупкой, но легко привыкала к новой обстановке и климату и смогла в совершенстве освоить испанский язык. Прабабушка долгое время жила в родном местечке под названием Инвернесс, недалеко от Оксфорда, родины ее матери. Она покинула этот городок сразу после смерти своего отца, после того как встретила моего прадедушку, который приехал на ее родину учиться. У Абигэйл хватило смелости перейти в католицизм, до этого нелюбимую ею религию, чтобы выйти замуж. Педро, ее племянник и мой дедушка, внешне не был красавцем, но в его облике было нечто демоническое, что очень навредило не только ему, но и окружавшим его людям. Сходство с демоном усиливала экзотическая внешность — сочетание смуглой кожи и светлых, как у матери, глаз, плюс к этому полные чувственные губы, унаследованные от перуанских предков, — эту черту сохранили не все его потомки.