— Хватит. Достаточно. Мы наслушались.

— Сана… — Акай поднимается за мной следом.

— Пусть она уйдет!

— Хорошо-хорошо. Ты только не волнуйся.

Скупым, каким-то брезгливым движением Акай отсылает недовольную тем, что ее прервали, женщину прочь. Сколько мы сидим в тишине? Не знаю.

— Сана, пора.

— Да. Конечно…

Из-за моего состояния и так все непозволительно затянулось. Мы выходим. Напоследок я все же оглядываюсь.

Дневной свет ослепительно ярок. Проникая сквозь густые кроны деревьев, солнечные лучи рисуют замысловатый узор из колышущихся теней и бликов. Их мельтешение выедает глаза. Или это слезы их выедают?

Я надеваю солнцезащитные очки. Но один черт ломаюсь, когда мы с Акаем доходим до середины запущенного сквера. Нет, это не то что бы нервный срыв. Скорей здоровая реакция на стресс. Акай, видя мои слезы, теряется. На секунду его лицо становится беспомощным, как у ребенка. А потом он обхватывает ладонью мой затылок и прижимает лицом к груди.

— Ну, все. Все уже позади. Хочешь, мы прямо сейчас домой поедем? Там Петька. Он о тебе волновался, знаешь? Любит он тебя… наш Петька.

Отступаю на шаг. Пячусь. Нет, это даже забавно. Неужели он и впрямь думает, что я вот так запросто переключусь? Забуду собственного сына и сосредоточусь на чужом? Каким бы хорошим он ни был…

— Ты вообще понимаешь, что говоришь? — свожу брови я. — Как твои поступки со стороны выглядят, понимаешь?

— Я просто хочу тебя поддержать. Что здесь такого?

— Если до тебя не доходит, вряд ли я объясню, — равнодушно пожимаю плечами.

— А ты? Думаешь, ты одна такая всезнайка? — он вновь настигает меня, на этот раз фиксируя мою голову сразу двумя руками. — Да я вывернуться наизнанку готов, чтобы ты была счастлива! Все, что хочешь, сделать… Потому что люблю, — рычит, скаля зубы.

— Любишь? — изумленно хмыкаю, перекатываю это слово на языке. — А в чем эта любовь заключается? А? В том, что ты мне выбора не оставил? А потом пользовал, как хотел? В этом твоя любовь, ну, скажи мне?

То, что копилось во мне столько лет, вырывается наружу и течет, течет нескончаемым бурным потоком… Как гной, наконец прорвавший рану. Акай глядит на меня во все глаза, будто впервые видит. А его мощная грудь яростно вздымается и опадает. Вздымается и опадает…

— А для тебя что? — шепчет он. — Пустые слова? Или, может, романтичные прогулки при луне? Херня это все, девочка. Ну, попался бы тебе такой мужик. Как думаешь, насколько бы его хватило? Ну? Что молчишь? Каждый раз тебя вытаскивать? Лечить. Штопать… Зализывать раны. Тащить на себе вперед. На себе, блядь, тащить, потому что тебе не хочется двигаться. Осень ненавидеть, весну, боясь очередного обострения. Когда не знаешь, что ты выкинешь дальше? Может, из окна выйдешь. И мне что тогда? Только за тобой если… Думаешь, мне такая любовь принесла много счастья? Да это же сущее наказание! Плата за грехи. Карма, чтоб ей пусто было. Или, полагаешь, я не хотел с этим покончить? Хотел. Но как? Если ты у меня в потрохах… Я для тебя все что хочешь… Знать бы еще, что тебе нужно. Но ты же даже сама не знаешь… — его пальцы сжимаются, натягивая мои волосы и причиняя боль. Я затравленно молчу, не в силах что-то ему возразить. — Не знаешь, — повторяет и, как зачарованный, трясет головой.

— Я хочу свободы. От тебя, — слизываю с губ соленые капли. — Хочу жить в своем доме, зная, что ты не ввалишься в него без приглашения. Хочу сама принимать решения — быть нам вместе или не быть. И держать ответ за свою жизнь. Ты… душишь меня. Ты меня подавляешь. Все мои депрессии, господи, неужели ты в самом деле не понимаешь, что все они так или иначе из-за тебя?

Акай вздрагивает. Опускает руки и отступает.

— Ты же сама ко мне шла.

— Шла, потому что боялась.

— Кончала… кончала ты подо мной тоже от страха? Или… — в его глазах мелькает догадка, и он делает еще один шаг назад. Будь между нами чуть меньше боли, я бы ему посочувствовала. Но боли столько, что она накрывает волной, затаскивая под эту лавину, может быть, нас обоих.

Акай разворачивается и уходит. Я пытаюсь понять, что это для нас двоих значит. Гордясь собой. Может быть, впервые в жизни гордясь. Тем, что мне хватило духу озвучить свои мысли.

Сделав с пару десятков шагов, Акай останавливается. И мое сердце останавливается с ним в унисон. Передумал? Ну, точно. Не мог же он вот так взять и меня отпустить!

— Я попрошу кого-нибудь тебя отвезти домой, когда отдадут урну с прахом.

Я киваю, хотя вряд ли вот так, стоя в полупрофиль, он меня видит.

Прах Богдана я развеиваю сама. Поднявшись высоко-высоко в горы. И там, над облаками, я вдруг понимаю, что Акай все же ошибся. Я знаю, чего хочу. Я хочу жить. Жить на этой земле. Может быть, завести собаку… Хочу встречать новых пациентов в санатории и ставить их на ноги, хочу путешествовать, возвращаться домой, хочу и дальше исследовать целебные свойства здешних растений. Хочу развивать свой косметический бренд, может, даже выйти с ним на международный рынок! Почему бы и нет? Мечтать так мечтать… Хочу быть нужной, хочу помогать людям, попавшим в сложные жизненные ситуации. Хочу пить кофе по утрам… Пока в одиночестве, а потом, кто знает? На самом деле у меня миллион желаний. Просто раньше я о них даже думать боялась. Да что там? Я и сейчас боюсь. Не веря до конца, что свободна.

Затыкая глотку собственным страхам, боли, сомнениям, с головой погружаюсь в работу. Видит бог, мне есть чем заняться, даже учитывая то, что контроль над фирмой удалось довольно быстро восстановить. Особенно теперь, собственно.

Я думаю о чем угодно, лишь бы только не думать об Исе… Не видеть его, не вглядываться в лицо, выискивая в нем знакомые черты Акая. Ведь если мои умозаключения верны, он его сын. Его… и Елены. Совпадений более чем достаточно.

А если это правда? Что мне делать тогда? Рассказать ему о своих подозрениях? Он наверняка решит, что я спятила. А я не для этого берегла свой секрет. Не хочу, чтобы он видел во мне ненормальную.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— … Херня это все, девочка. Ну, попался бы тебе такой мужик. Как думаешь, насколько бы его хватило? Ну? Что молчишь? Каждый раз тебя вытаскивать? Лечить. Штопать… Зализывать раны. Тащить на себе вперед, — звучит в голове осипший голос Акая. Я прокручиваю его снова и снова. И, мать его дери, не могу не думать о том, что в его словах есть своя извращенная логика. Я действительно очень расшатана. Не каждый сможет любить такую женщину. Возможно, будет гораздо честнее и проще Ису от себя отпустить. Но каждый раз, когда я об этом думаю, во мне поднимается волна отторжения. Он мой. Только мой. Или…