– Нам известно о том, что Бжозовские разместили свои капиталы в европейских банках. Вы можете как-то объяснить их прозорливость?

– Я полагаю, вы намекаете на некую опасность, которая могла угрожать их благосостоянию или даже жизни, что заставило их припрятать деньги на «черный день». Конечно же, я как профессионал не мог пройти мимо преданий своего рода, и изучил огромное количество документов связанных с ним. И хочу вам ответственно заявить: мои предки жили открыто и без опаски, но была у семейства какая-то тайна, которую я так и не смог разгадать. Несколько раз в переписке между старшими и младшими представителями рода я встречал намеки на нее. Это выражалось в форме пожелания быть достойным носителем фамилии и хранителем некого секрета, который предполагал стойкость к алчности.

– Но какие-то версии у вас возникали?

– Конечно. Самая волнующая и интригующая легенда была связана с философским камнем, способным превращать неблагородные металлы в золото и создавать эликсир жизни – два компонента, по мнению многих, необходимые для абсолютной свободы человека. А также этот камень символизирует возможность без особых душевных усилий со стороны индивида переместиться из низшей животной природы в высшую, божественную. Эта легенда не подтвердилась. Все умирали и болели как обычные люди.

– А богатство?

– При правильном управлении капиталами вполне себе достижимый результат. А потом, с возрастом, начинаешь понимать, что здоровье и жизнь ценнее, чем деньги. Что же тогда получается – они использовали одно свойство камня, а вторым, самым главным, не воспользовались? Сказки о философском камне были очень популярны на кухонных посиделках в 70‑х и 80‑х годах, – как и истории о контактах с внеземными цивилизациями, и много еще чего неправдоподобного. Эти темы и сейчас волнуют некоторых представителей нашего недоформированного общества, но уже с заметной коммерческой окраской.

– Что же тогда правдоподобно?

– Могу с уверенностью сказать, что этот секрет передавался устно, из чего можно предположить, что это какая-то научная формула… из какой именно области, мы, увы, можем только гадать.

– Формула? Вы уверены?

– Не совсем, но эта версия больше всего похожа на правду. Вам ведь не надо рассказывать кто такой Фаддей Бжозовский. Первый Генерал восстановленного Ордена Иезуитов был хранителем его архива, который тайно переправили из Рима в Россию после того, как императрица Екатерина II отказалась публиковать буллу Папы о роспуске иезуитов. Об этом говорят многие зафиксированные факты. А вот о том, что имущество Ордена, после его восстановления, вернулось обратно – не подтверждается ничем. После смерти Фаддея Бжозовского в Полоцке его приемником стал итальянец Луиджи Фортис, избранный генералом в Риме. И, похоже, там же приняли решение не связываться с далекой и снежной Россией, сочтя, что документы вряд ли представляют такую уж ценность для Ордена. Перед фактической ссылкой в Полоцк Фаддей мог передать архивы своей сестре Анне Сигизмундовне, но это только предположения. Как известно, в католическом мире Орден Иезуитов считается белой костью, его членов можно назвать интеллектуальной элитой. Отсюда и версия о научной формуле.

– А если я скажу вам, профессор, что у этой тайны вполне осязаемые формы, и этой ночью я видел тайник, в котором она хранилась, и серебряный ларец, в которую эта тайна помещена.

Профессор в оцепенении смотрел на Петровича:

– Неужели философский камень?! Что же вы ее не открыли!

– Помешали, – Петрович поднял руку к забинтованной голове.

– Нет, нет! Решительным образом – нет! Я ученый, и я не могу верить в подобную чепуху.

Петрович пожал плечами:

– Однако где-то в глубине своего сознания хотите в это верить. У меня есть информация, что Орден как-то связан с террористическими организациями.

– Исключено. Я понимаю, что терроризм – это любимый предмет внимания, за который дают звезды и звания. И если вы сделаете заявление о том, что Аль-Каида финансируется с помощью философского камня, уверяю вас, политики охотно захотят в это поверить. Очень вас прошу быть поаккуратней с этой темой, многих членов этого ордена можно по праву назвать цветом европейской интеллигенции.

– Хорошо. Это была предыстория, которая нам обязательно поможет. Теперь мы можем перейти к истории наших дней. Так как же вы очутились в этой больнице?

– Как я вам говорил, мой дед потерял связь с семьей еще до революции. О своем дворянском происхождении я впервые узнал после его смерти. Я был уже сотрудником исторического музея, когда в один прекрасный день мне позвонил мой отец и предложил встретиться в сквере Александровского сада по очень важному делу. Уединившись со мной на лавочке, он достал из внутреннего кармана пиджака конверт с коротким письмом и фотографией счастливого семейства на фоне изящного интерьера. Фотография была выполнена с намеком на старый стиль: красивая дама в кресле с очаровательным дитем на коленях и глава семьи, стоящий позади них. Так я узнал, что Бжозовские мне родственники, а не однофамильцы. Я отнесся к этому с восторгом. Моя сопричастность к истории подвигла меня к изучению влияния монашеских орденов на ход исторических событий. Я даже включил эти изыскания в свою диссертацию.

– Очаровательным дитем была Елизавета Федоровна Бжозовская?

– Совершенно верно. В начале девяностых умер мой отец, и его контакты с семьей перешли ко мне. Переписка с родственниками была не то, чтобы холодной, а какой-то отстраненной, но меня это вполне устраивало. Я не собирался напрашиваться к ним в близкие отношения. И вдруг я получаю известия о том, что в Россию собирается приехать Боголюбов Эдуард Константинович – супруг Елизаветы Федоровны, и очень хотел бы со мной повидаться.

– Когда это было?

– Кажется, в 1995‑ом году. Мы встретились с ним в холле гостиницы Метрополь. Он очень живо интересовался моими контактами с семьей. Я показал ему единственную их фотографию, которую они выслали нам в начале переписки. Тогда он достал из портфеля семейный фотоальбом и стал с удовольствием демонстрировать мне запечатленные на снимках события. Я был тронут, у меня возникло ощущение воссоединения с родом. А в конце разговора он меня буквально огорошил, сообщив, что на семейном совете принято решение покинуть предместья Парижа и переехать в Россию. С его слов – это было мечтой всех поколений Бжозовских, оказавшихся в изгнании за границей.

– С этого момента вы начали с ними тесно общаться?

– Не совсем. С Боголюбовым я встречался часто, но на нейтральных территориях. Он был одержим идеей восстановления русского дворянства, и просил предоставлять ему информацию о выживших потомках русской аристократии. Я эту идею не поддерживал, но разубедить его в обратном поначалу не мог, пока он сам не разочаровался в этой задумке.

– Каким образом?

– Он строил особняк с учетом будущих дворянских собраний. Ему казалось, что развлечения и тематические встречи могут стать началом объединения людей, которые по крови принадлежат к определенной общности. Я же пытался ему объяснить, что не существует одноприродности мышления по крови, единомышленников формирует только соответствующая социальная среда, которая в нашем случае давно утеряна, но он меня не слушал. Вместо этого он отбирал представителей знатных родов по принципу наличия благородных поступков в их истории. Усадьбу он строил долго, но стройкой не хвалился, и первый раз я ее увидел, только когда она была полностью готова. Бал в честь русских благородных старинных родов, – так он назвал свое мероприятие, – был организован незамедлительно. Я на приглашение не откликнулся, так как знал заранее, чем все это закончится. Реакция Боголюбова превзошла все мои ожидания. Он был раздавлен увиденным, когда к нему на прием заявилась разношерстная публика из разных социальных слоев. А я его предупреждал. С тех пор мы стали общаться еще реже.