– Хрен с вами, – сказал он голосом полководца, приказывающего оставить столицу неприятелю. – Оставляйте. А пока доложите обстановку…

* * *

Бригада Эйзенштольцу попалась неплохая. Все ребята обстрелянные, многие прошли Ирак, Афган и Иран. Командиры дело свое знали, интенданты воровали осторожно, даже медперсонал не злоупотреблял наркотой, как это часто бывает в дальних частях.

Генерал, конечно, все равно всех вздрючил, устроил пару ночных тревог, нараздавал заслуженных пенделей – и заслужил тем самым уважение у подчиненных. «Новый-то, – говорили между собой сержанты, – службу знает, хоть и бывший штабной».

Эйзенштольц остался доволен результатами тревог и общим состоянием бригады. Устраивало его и то, что время от времени приходилось вступать в настоящие боестолкновения. Пираты были оснащены не слишком хорошо, только стрелковым оружием, но нападали внезапно и так же внезапно отскакивали. Поэтому об их полном уничтожении можно было только мечтать. Эйзенштольц даже не ставил такой задачи – приказал беречь личный состав. И довольно долго у него не было ни одной «невосполнимой потери», то есть, проще говоря, трупа. А когда на исходе июля пираты все-таки ухлопали капрала из караульной роты, генерал поднял бригаду в ружье и устроил такую гонку за «гребаными ниггерами» по окрестным населенным пунктам, что местное население навсегда зареклось помогать пиратам.

И после этого Эйзенштольца за глаза стали звать «батя».

Окончательно своим он стал после того, как почта принесла пухлый пакет бумаг от жены. В нем оказалось душевное письмо, в котором супруга беспокоилась о его здоровье, рассказывала о последних новостях, а также сообщала, что ей нужен не герой в далекой Африке, а нормальный мужчина, который проводит с ней свободное время и учит сына запускать воздушного змея. Основное содержимое конверта составляли бракоразводные документы. Генерал-лейтенант в тот вечер в первый и последний раз надрался до поросячьего визга, но парадоксальным образом именно это событие показало, что единственная семья Эйзенштольца – это его бригада.

С офицерами он жил душа в душу, иногда допускал даже обсуждение собственных приказов (в меру и не в боевых условиях). Да и к солдатам относился по-человечески, помня, как сам тянул лямку в молодости.

Все было хорошо.

Вот только реклама отравляла жизнь. Из Вашингтона каждую неделю приходили циркуляры с уточнениями – какие логотипы и где следует размещать. Еще до назначения Эйзенштольца при бригаде обосновалась команда тележурналистов, в задачу которых входило освещение боевых действий. Вернее, не столько самих боевых действий, сколько рекламных нашлепок на оружии и обмундировании. С журналюгами генерал сначала разругался в дым, но потом посмотрел, как они работают, и немного остыл. Парни лезли в самое пекло, работали под огнем и, похоже, боялись только одного – низкого рейтинга. А когда они устроили небольшую вечеринку в честь Эйзенштольца, отношения потеплели до уровня «Черт с ними, пусть снимают, что хотят».

Но однажды именно из-за телевизионщиков произошло событие, которое изменило судьбу генерала.

* * *

В один прекрасный день транспортный самолет ВВС США доставил целую толпу мужиков с телеоборудованием. Толпа мигом всосала в себя репортеров, которые работали с бригадой до этого, заняла одну из казарм и превратила жизнь Эйзенштольца в непрерывный кошмар.

Они лезли под руку, торчали на совещаниях, в казармах, столовых, донимали солдат во время отдыха, а самое ужасное – мешали боевой работе. Стоило начаться стрельбе, как телевизионщики, истекая слюнями от предвкушения «хорошей картинки», облепляли каждый куст.

И снимали, снимали, снимали. Называлось все это «Реалити-шоу “Война”». Эйзенштольц изощренно матерился, как только выходил из кадра, но воспрепятствовать этому беспределу не мог. Мешал личный приказ министра обороны о всяческом содействии телевидению. Как только командующий бригадой пытался навести хоть какой-то порядок (например, вытурить телеоператора из солдатского нужника), телевизионщики жаловались в Пентагон. Эйзенштольц получал разгон и втык, а также полуторачасовую лекцию о субординации и интересах армии. Разгоны и втыки генерал вытерпеть мог, но лекции лишали его сил и душевного спокойствия.

В конце концов, расшатанные нервы генерала не выдержали. Дело было рано утром, часа в четыре. Пираты атаковали сразу с трех сторон. Эйзенштольц потерял трех бойцов убитыми, еще пять получили серьезные ранения.

Выслушав доклад о последствиях налета, генерал впал в неистовство и объявил общую тревогу. Эйзенштольц решил примерно наказать пиратов. Прямо так и заявил перед строем:

– А теперь пойдем порвем задницу этим ублюдочным ниггерам.

Бригада пошла и порвала. Рейтинг «Войны» взлетел до заоблачных высот, потому что разгар боевых действий пришелся на девять вечера по восточному времени, или шесть – по тихоокеанскому. Вся Америка прилипла к телевизорам.

А на следующее утро генерал-лейтенанта Эйзенштольца срочно вызвали в Пентагон.

* * *

Так резко министр обороны с ним еще никогда не разговаривал, и это означало, что с погонами Эйзенштольцу придется распрощаться.

– Господин генерал! – говорил Хорн, брезгливо морщась. – Вы хоть изредка думаете, прежде чем говорить?

«В рот тебе ноги, козел!» – подумал генерал, но вслух ответил:

– Да, сэр!

– Нет, сэр! – передразнил его министр. – «Порвем задницу этим ублюдочным ниггерам»! На всю страну! В прайм-тайм! Нас уже завалили исками! В основном от афроамериканцев, но секс-меньшинства тоже не отстают!

– А педики тут при чем? – проворчал Эйзенштольц.

– В вашем изящном спиче, – Хорн истекал ядом, – словосочетание «порвем задницу» они посчитали оскорблением анального полового акта.

Генерал собирался оскорбить анальный половой акт еще энергичнее, но решил не тратить времени. Ведь ясно же, к чему все идет.

– Мне писать рапорт? – уточнил он.

– Не трудитесь! Приказ о вашей отставке уже подписан. Так что отправляйтесь в бригаду, сдавайте дела – и назад. И готовьтесь предстать перед судом! Вернее, перед сотней судов во всех штатах!

Эйзенштольц усмехнулся, четко повернулся через левое плечо… и замер. Прямо ему в лицо смотрела телекамера.

– Это тоже пойдет в реалити-шоу! – ехидно сообщил Хорн. – Не в прямом эфире, конечно, но в виде отдельной вставки в «Войну»!

– «Война», – чуть не сплюнул Эйзенштольц. – Войнушка!

В бригаду он вернулся и дела сдал. А вот в Вашингтон не поехал. Просто исчез в неизвестном направлении. Бывшие подчиненные генерала из уважения к нему подали рапорт о его гибели, но подлые телевизионщики показали кадр, в котором Эйзенштольц, одетый по-походному и навьюченный вещмешком, уходит в горы. Правозащитники пошумели чуток, но в конце концов все решили, что так даже лучше: если бы начались судебные разбирательства, то все решалось бы мастерством юристов. А так все понятно: сбежал – значит, дезертировал, значит, виноват.