Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но, Сигмунд?
— Да?
— Ты понимаешь, что это значит?
— Да, Маркус. Это значит, я сорву твои аплодисменты.
— Не переживай, — утешила Маркуса Эллен Кристина, — мы знаем, что звезда — это ты.
— Король, — сказала Муна.
— Я горжусь тобой, мой мальчик, — произнес Монс.
— Ну, ну, — прошептал Сигмунд. — В конце концов, я же буду это как бы исполнять.
— Я не хочу никаких аплодисментов, — сказал Маркус. — Я хотел только сказать, это значит, что ты не должен ни с кем, кроме нас, разговаривать перед концертом, а то они поймут, что ты не можешь петь.
— Хорошо, — ответил Сигмунд. — Я уже достаточно сказал.
— Согласен, — поддержал идею Монс.
— Но после концерта ты можешь говорить все, что хочешь, — сказала Эллен Кристина. — Потому что у тебя ведь может неожиданно начать ломаться голос.
Девочки собирались уйти в десять часов, но песни закончили записывать только в начале двенадцатого. Маркусу показалось, что у него тоже немного начал ломаться голос, но Сигмунд был очень доволен.
— Бента влюбится в меня до смерти, как только это услышит, — сказал он, когда Маркус провожал его в коридор.
— Ты думаешь? — спросил Маркус и почувствовал укол там, где, ему казалось, должно быть сердце.
— Да. Спасибо.
— Не за что.
— Есть за что, Маркус, — возразил Сигмунд. — Я знал, что ты согласишься. Поэтому я прихватил тебе подарок.
— Еще один?
— Да.
Сигмунд вынул из сумки сверток.
Маркус его развернул. Там была книга.
— Сирано де Бержерак?
— Это пьеса, — сказал Сигмунд. — И она о том же самом.
— О чем?
— О том, кто влюблен, но не может в этом признаться. Сирано помогает ему так же, как ты помогаешь мне. Когда ты прочтешь пьесу, ты поймешь, что это возможно.
— Большое спасибо. Почитаю, когда будет время.
— Почитай сегодня ночью.
— Если будет время.
— Тебе понравится.
— Хорошо, я прочту.
— Да, пожалуйста. Пока, Маркус.
— Пока. Сигмунд?
— Да.
— Заткнись!
Сигмунд кивнул, и Маркус закрыл дверь с удовольствием. Он только что сказал то, что должен был сказать давным-давно.
* * *
В половине второго Маркус закончил читать пьесу Эдмунда Ростана о Сирано де Бержераке.
Он лежал и смотрел в потолок и думал о прочитанном.
Сирано жил во Франции очень давно. Он был влюблен в прекрасную Роксану, но считал, что у него нет никаких шансов, потому что у него был ужасно некрасивый нос. Другой человек, которого звали Кристиан, тоже был влюблен в Роксану. У него был прекрасный нос, но он не умел разговаривать со своей возлюбленной. Это умел Сирано, у которого невероятно хорошо получалось говорить о своих чувствах. Поскольку он был хорошим человеком, но в первую очередь потому, что у него был такой некрасивый нос, он предложил помочь Кристиану поговорить с Роксаной.
Однажды ночью Кристиан встал под балконом дома, где жила Роксана, а Сирано спрятался в кустах и шептал прекрасные слова, которые должен был произнести Кристиан.
Роксана пришла в восторг, но когда Кристиан начал заикаться, пришлось Сирано говорить за него. Все было хорошо, потому что, несмотря на некрасивый нос, голос у Сирано был прекрасным. Пока он лежал, спрятавшись в кустах, и признавался в любви Роксане, Кристиан стоял под балконом и делал вид, что говорит он. Роксана влюбилась до смерти. В Кристиана. Потому что она думала, что говорит он. Таким образом, она приняла всю любовь Сирано, хотя вовсе не понимала, от кого она исходит.
Маркус закрыл глаза и подумал, кем он больше хотел бы быть — Сирано или Кристианом. В конце концов он решил, что не хочет быть ни тем, ни другим. Лучше быть Роксаной, подумал он и заснул.
* * *
На следующее утро Маркус заклеил серьгу пластырем. Ведь он проколол бровь только для того, чтобы послать тайный сигнал Бенте. Он вовсе не хотел посылать сигналов другим, сигналов о том, что Маркус Симонсен пытается стать крутым. Он совсем не хотел быть крутым. У него был крутой товарищ, и этого было довольно. Сам он предпочитал быть как можно менее крутым. Если пытаешься быть крутым, всегда найдется кто-нибудь, кто обнаружит, что это не так. Десятый закон Маркуса Симонсена. Он не собирался снимать пластырь до концерта. А тогда серьга будет очень естественно сочетаться со всем костюмом, и никто на нее не обратит внимания. Кроме одной девушки. Может быть.
Он встретился с Сигмундом на углу.
— Я заклеил пирсинг пластырем, — сообщил Маркус.
Сигмунд кивнул. Какое-то время они шли молча.
— Как, ты думаешь, все пройдет сегодня вечером? — спросил Маркус.
Сигмунд не отвечал.
— Наверно, будет полно народу, — предположил Маркус.
Сигмунд кивнул.
— Набито до отказа, — продолжал Маркус.
Сигмунд улыбнулся. Маркус понял, что он тренируется ничего не говорить.
И он справлялся, насколько мог. Воге задал ему несколько вопросов на уроке истории. Когда Сигмунд только улыбнулся и покачал головой, учитель поинтересовался, не глухонемой ли теперь Сигмунд. Он собрался уже ответить, но в этот момент вмешался Петтер Фредриксен и сказал, что, если Воге не прекратит издевательства, он пожалуется директору. После этого Сигмунда оставили в покое. В перемены он закрывался в туалете, а Маркус ходил по школьному двору и отвечал на вопросы. Тем, кого интересовало, почему Сигмунд все время бегает в туалет, он отвечал, что перед концертом у приятеля в животе было немного беспокойно. Тем, кто спрашивал, почему он заклеил бровь пластырем, он отвечал, что упал носом в пол в ванной и задел лбом крючок для полотенец. Похоже, он неплохо справлялся все утро, но тут началась последняя перемена. Появились Райдар и Пер Эспен. Маркус только что успокоил Хеге Ларсен, рассказав ей, что Сигмунду уже намного лучше с животом, когда эта парочка оказалась перед ним.
— Можно посмотреть на твой шрам? — сказал Пер Эспен.
— Что? — переспросил Маркус, не поняв, о чем идет речь.
— Мы хотим посмотреть на твой шрам, — объяснил Райдар.
— Да, потому что мы поспорили, — добавил Пер Эспен.
— О чем это? — спросил Маркус и надеялся, что вот-вот раздастся звонок.
— Насколько он большой, — сказал Пер Эспен. — Райдар считает, у тебя там крошечная царапинка.
— А Пер Эспен считает, что там еще меньше, — сказал Райдар.
— По-моему, ты прилепил пластырь, чтобы казаться крутым, — поделился соображениями Пер Эспен.