Миссис Беддоуз жила в одном из многочисленных, выстроившихся вдоль улицы особняков. Каждый когда-то занимала одна состоятельная семья, но сейчас их нарезали на квартиры или превратили в правительственные офисы. Даже несмотря на то, что Том, по выражению Дигби, узрел свет истины и покинул племя, он невольно чувствовал: есть нечто бесконечно унылое в том, что в чьих-то гостиных стоят теперь ряды картотечных шкафов, что паркетные полы царапают раскладные столы, а в лунном свете поблескивают проволочные корзинки и белые фаянсовые чашки с блюдцами. Если мы оплакиваем упадок великих цивилизаций прошлого, думал он, разве не следует также сожалеть об ужасающей уравниловке, в которую вылилась наша собственная?

Но сейчас здесь звучала музыка, пульсирующий ритм румбы или самбы – он забыл эти танцы. Над крыльцом теткиного дома красовался красный навес, к входной двери протянулась через тротуар ковровая дорожка, и все окна были ярко освещены. Танцуют скорее всего в задней части, и Том мог вспомнить или вообразить себе происходящее: обнаженные плечи девушек в облаках тюля, повсюду цветы и псевдорыбацкие сети, громкие благовоспитанные голоса, музыка, смех и где-то мелодичный звон, с каким упавший бокал шампанского разбивается об пол на сотни осколков. И в центре всего этого Марк, бедный студент, своего рода Золушка в мужской ипостаси, кружится и кружится в паре с прекрасной девушкой.

Что мешает ему, племяннику хозяев, войти и присоединиться к всеобщему веселью? Он остановился у красной ковровой дорожки, стараясь принять решение. Потом опустил взгляд на свои старые замшевые мокасины на резиновой подошве – в них он танцевать не может. И, возможно, старые фланелевые брюки и твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях тоже будут смотреться не к месту. Выходит, путь в рай ему закрывает только одежда? Должно же быть нечто большее…

– Эй, дружок, что это ты затеваешь?

Размышления Тома прервал грубоватый, но добродушный голос полицейского, заставив почувствовать, что требуется какое-то объяснение его присутствию.

– Это дом моей тетки, – сказал он. – У нее вечеринка с танцами. Я как раз спрашивал себя, стоит ли туда идти.

– На твоем месте я бы не ходил, – умиротворяюще сказал полицейский.

– Знаю, звучит невероятно, – пожал плечами Том, – но это правда дом моей тетки. Однако, наверное, мне лучше пойти домой.

– Вот именно. Без толку тебе тут стоять.

По доброжелательному тону полицейского Том предположил, что тот считает его безобидным сумасшедшим, который бродит по ночам, – даже не ошивается со злостными намерениями, подумал он с толикой горечи. Они пожелали друг другу доброй ночи, и Том пошел своей дорогой.

Вскоре после того – так во всяком случае казалось – он ощутил на лице солнечный свет, а над ним с чашкой чая стоял Марк, все еще во взятом напрокат вечернем костюме. На дворе было утро, и танцы закончились.

Марк был переполнен своим успехом у дебютанток, и в особенности у одной, которой как будто очень хотелось встретиться с ним снова.

– Надеюсь, она богата, – сонным голосом сказал Том.

– О да! Я с самого начала это выяснил. Они с подружкой живут в квартире на Керзон-стрит, и она сказала, что, возможно, поступит на курсы секретарш или пойдет поработает моделью, но папочка этого не хочет, просто все сегодня что-нибудь… – Не договорив, он упорхнул из комнаты.

– Какие только скрытые таланты не расцветают в друзьях, – заметил Дигби. – Я и не знал, что Марк способен так хорошо изображать молоденькую девушку. Надеюсь, после многообещающего старта он не провалит продолжение.

– Ему бы следовало послать ей цветы и поспешить с приглашением на ленч. В какое-нибудь из наших мест поплоше. Ей это покажется забавным и не пресным, – откликнулся Том.

Странно вспоминать, что он сам когда-то стоял на пороге такой жизни и всем этим поступился, чтобы уехать в Африку и изучать обычаи так называемого примитивного племени. Ведь если вдуматься, что может быть примитивнее, чем неизменный церемониал выпуска дебютантки на рынок невест?

На протяжении следующих нескольких недель в кружке молодых антропологов произошли существенные перемены. Жан-Пьер ле Россиньоль после визита в Борнмут для изучения англичан на отдыхе благополучно отбыл во Францию. Брэндон и Мелани Пербрайт отправились в экспедицию собирать материал о брачной жизни примитивного племени и в обмен щедро делиться информацией о своей собственной, что переполняло туземцев радостью и изумлением. Том после веселого вечера за распитием бутылки «Пуйи-Фюиссе» с Кэтрин сел редактировать диссертацию и готовить текст к публикации. С Дейдре он встречался настолько часто, насколько было необходимо для его спокойствия и благополучия, что было самую малость меньше, чем хотелось бы самой Дейдре. Примроуз и Ванесса уехали на каникулы в Италию, а Дигби и Марк собирались с силами навестить родителей в Ноттингеме и Вулверхэмптоне соответственно.

Кэтрин решила, что они с Дейдре теперь могут встретиться по-дружески, и однажды утром ждала среди мозаичных павлинов, когда та присоединится к ней за простым ленчем.

– Самое подходящее место для двух женщин посидеть за ленчем, – сказала она, когда Дейдре пришла, – никакой выпивки и съестного не так много. Ни мяса, ни птицы, только яйца-пашот да валлийские гренки с сыром, та самая пища, на которой строится хребет нашей великой страны. И опять же мы должны сами себя обслуживать. Тебе обязательно прижимать к груди этот сверток, что бы в нем ни было? Я бы на твоем месте его на стул положила, чтобы застолбить место.

– Наверное, так и сделаю, – согласилась Дейдре. – Думаю, ничего страшного не случится.

Когда они вернулись за столик с подносами еды, она так демонстративно беспокоилась о свертке, что Кэтрин сочла, что от нее ожидается хотя бы какое-то замечание или даже вопрос, что в нем.

– Это диссертация Тома, – благоговейно произнесла Дейдре. – Он только что дал мне экземпляр почитать. Смотри! – Она развернула обертку. – Четыреста девяносто семь страниц! Как он это сумел?

– Ну, – протянула Кэтрин, – писатель сказал бы тебе, что просто пишешь и пишешь, пока не дойдешь до четыреста девяносто седьмой страницы, но, конечно, нам не приходится писать такими умопомрачительными объемами, так что я бы назвала это своего рода испытанием на выдержку. С другой стороны, диссертация обязана быть длинной. Ее назначение, понимаешь ли, навести скуку на ученый совет до такой степени, чтобы они совсем отупели и безоговорочно ее приняли. А вот когда диссертация достаточно короткая, чтобы ее прочли от корки до корки, есть опасность провалиться.

– Ах, Кэтрин!.. – Дейдре чуть неуверенно рассмеялась. – На самом деле я знаю, что мне она покажется очень интересной, – добавила она, беря чуть снисходительный тон, каким специалист говорит с профаном.

– Не перепачкай ее в яичнице, – посоветовала Кэтрин, убирая рукопись со стола и наугад пробежав глазами несколько страниц.

– «Однако было бы опасно на этой стадии пускаться в сколько-нибудь пространный анализ…» – прочитала она. – Какие же эти ученые трусы! Когда подумаешь, как рьяно поэты и романисты бросаются в омут анализа человеческого сердца, ума или души, о которых зачастую знают гораздо меньше, чем голубчик Том про свое племя. И почему им так трудно что-то начать или за что-то взяться? Им непременно надо «пуститься» и «положить начало», ты не замечала? Я надеялась, что излечила Тома от этого, но, по всей очевидности, потерпела неудачу.